Ярослав Гашек - [4]
Искусственно правдоподобная наивность (как главный литературный прием) в творчестве писателя проявляется в различных формах комической обрисовки образов. Гашек выводит самого себя в качестве главного персонажа ряда рассказов, написанных иногда от первого лица, при этом изображаются различные смешные злоключения героя — следствие его «наивности». В других рассказах содержится чуть-чуть шаржированное описание подлинных столкновений автора с полицией (при таких столкновениях Гашек разыгрывал простака). Кроме персонифицированного проявления мнимой авторской наивности, такая же наивность выражается непосредственно в авторской речи рассказов, рисующих события, в которых Гашек не участвует; она проявляется в описаниях, характеристиках, рассуждениях по поводу изображаемых событий: сатирик применяет то хвалебный эпитет, иронический смысл которого отнюдь не очевиден, но все же уловим, то, ведя рассказ в доверительно непринужденном тоне, как разговор с приятелями, ввернет походя, как будто и не понимая всей важности этого замечания, какой-нибудь ядовитый выпад против тех или других общественных явлений, государственных институтов или должностных лиц разного чина и ранга. Впечатление мнимой наивности создают и сознательные логические и стилистические ошибки, нелепые сравнения, ссылки, сопоставления и многое другое.
Мнимая наивность присутствует и в гротескных рассказах, в которых христианским преданиям и представлениям дается новое истолкование, а потусторонний мир изображается кипящим политическими страстями, интригами и плутнями дельцов Австро-Венгрии начала XX века, и в пародиях на газеты различных партий, законы, официальные документы, так как слишком уж откровенно проглядывает здесь под благонамеренной формой подобных материалов реакционная или соглашательская сущность составителей, не столь уж глупых, чтобы так саморазоблачаться. Слишком уж откровенны в своих рассуждениях и рассказчики-репортеры, журналисты реакционной печати, буржуазно-партийные лидеры, выведенные в некоторых рассказах.
Этот стилевой прием впоследствии ляжет в основу создания крупнейшего его литературного достижения — образа Швейка.
В течение рассматриваемого периода последовательно совершенствуется художественное мастерство писателя. Сюжеты его рассказов не только освобождаются от всего лишнего, замедляющего ход действия, становятся более лаконичными и динамичными, в них все более заостряется конфликтность изображаемых событий, часто появляется броская остроумная концовка. Живее становится диалог, он искуснее используется для социально-психологических характеристик действующих лиц; немало рассказов состоят только из диалога.
Большинство рассказов Гашека этого периода посвящены изображению событий, комизм которых проявляется лишь в отдельных ситуациях. Постепенно в творчестве писателя возникают рассказы и другого типа, с центральным персонажем — комическим характером, остальные же действующие лица, очерченные менее подробно, взаимодействуя с главным, способствует полноте его обрисовки.
В ряде рассказов, а также в сборнике стихов «Майские зори» он высмеивает сентиментальное виршеплетство, изощренный эстетизм, ложную романтизацию («Нет уж романтики в Гомере»), поверхностное морализирование («Благородный Чендеш» и др.)-кривляющийся модернизм и натурализм («Молодые направления»). Осуждая подобные тенденции, Гашек тем самым ратует за реалистически ясное, оптимистическое искусство, наглядный пример которого дает его собственное творчество.
Комически переосмысляя и тем самым обнажая глубокие противоречия современности, писатель следует реалистическим традициям чешского народного творчества и литературы и пока еще скромно, но заметно развивает их.
Наконец, в рассказах «Наш дом» и «Клинопись» Гашек намекает на революционную расправу с угнетателями. Это определяет новый, еще невиданный в чешской литературе подход к важнейшим проблемам современности.
В первое десятилетие XX века мир был накануне еще невиданной по своей опустошительности первой империалистической войны, приведшей к колоссальным социальным потрясениям, к рождению на шестой части земли нового, социалистического государства. Это было время, когда со стремительной быстротой усиливалось разложение одряхлевшего государственного организма Австро-Венгрии. Общеполитические условия в Австро-Венгрии в значительной степени накладывали свой отпечаток и на общественную и частную жизнь в Чехии и Словакии.
Чешские буржуазные партии, играя в оппозицию, в действительности поддерживали незыблемость Австро-Венгрии, предавая национальные интересы собственного народа. А за ними тянулись и социал-демократы, погрязшие в болоте оппортунизма как в национальных, так и в социальных вопросах.
Оппортунистическая политика социал-демократов приводила к выходу из партии наиболее активной, революционно настроенной рабочей молодежи, студенчества, молодых художников, писателей, переходивших в партию анархистов. К ней был близок и Гашек. Он сотрудничал в журналах этой партии, а главный ее орган, Журнал «Коммуну», одно время даже редактировал. К партии анархистов были близки по своим взглядам многие видные писатели Чехословакии: С. Нейман, М. Майерова, М. Малиржева. Ф. Шрамек. К. Томан, Ф. Гельнер и другие деятели культуры. Однако большинство из них к концу первого десятилетия (1909—1910) как и Гашек, разошлись с анархизмом, поняв его бесперспективность.
В новую книгу волгоградского литератора вошли заметки о членах местного Союза писателей и повесть «Детский портрет на фоне счастливых и грустных времён», в которой рассказывается о том, как литература формирует чувственный мир ребенка. Книга адресована широкому кругу читателей.
«Те, кто читают мой журнал давно, знают, что первые два года я уделяла очень пристальное внимание графоманам — молодёжи, игравшей на сетевых литературных конкурсах и пытавшейся «выбиться в писатели». Многие спрашивали меня, а на что я, собственно, рассчитывала, когда пыталась наладить с ними отношения: вроде бы дилетанты не самого высокого уровня развития, а порой и профаны, плохо владеющие русским языком, не отличающие метафору от склонения, а падеж от эпиграммы. Мне казалось, что косвенным образом я уже неоднократно ответила на этот вопрос, но теперь отвечу на него прямо, поскольку этого требует контекст: я надеялась, что этих людей интересует (или как минимум должен заинтересовать) собственно литературный процесс и что с ними можно будет пообщаться на темы, которые интересны мне самой.
Эта книга рассказывает о том, как на протяжении человеческой истории появилась и параллельно с научными и техническими достижениями цивилизации жила и изменялась в творениях писателей-фантастов разных времён и народов дерзкая мысль о полётах людей за пределы родной Земли, которая подготовила в итоге реальный выход человека в космос. Это необычное и увлекательное путешествие в обозримо далёкое прошлое, обращённое в необозримо далёкое будущее. В ней последовательно передаётся краткое содержание более 150 фантастических произведений, а за основу изложения берутся способы и мотивы, избранные авторами в качестве главных критериев отбора вымышленных космических путешествий.
«В поисках великого может быть» – своего рода подробный конспект лекций по истории зарубежной литературы известного филолога, заслуженного деятеля искусств РФ, профессора ВГИК Владимира Яковлевича Бахмутского (1919-2004). Устное слово определило структуру книги, порой фрагментарность, саму стилистику, далёкую от академичности. Книга охватывает развитие европейской литературы с XII до середины XX века и будет интересна как для студентов гуманитарных факультетов, старшеклассников, готовящихся к поступлению в вузы, так и для широкой аудитории читателей, стремящихся к серьёзному чтению и расширению культурного горизонта.
Расшифровка радиопрограмм известного французского писателя-путешественника Сильвена Тессона (род. 1972), в которых он увлекательно рассуждает об «Илиаде» и «Одиссее», предлагая освежить в памяти школьную программу или же заново взглянуть на произведения древнегреческого мыслителя. «Вспомните то время, когда мы вынуждены были читать эти скучнейшие эпосы. Мы были школьниками – Гомер был в программе. Мы хотели играть на улице. Мы ужасно скучали и смотрели через окно на небо, в котором божественная колесница так ни разу и не показалась.
