Ярослав Гашек - [3]

В поисках эстетического идеала писатель обращается к народ ному преданию, образам народной поэзии. В рассказе «Детванцы» отражено восхищение образом героического мятежника, разбойника, грозы богатых и сильных, защитника угнетенных и притесняемых. Такой герой становится на короткий период выражением прекрасного в человеке, эстетическим идеалом Гашека.

Следуя за молодым М. Горьким, писатель ищет этот идеал среди отверженных современного мира. нарушителей его законов (им написан большой цикл рассказов, в которых изображаются бродяги, воры, убийцы). Однако для трезвого наблюдателя и мыслителя Гашека очевидно, что этот романтический идеал, естественный в прошлом, безвозвратно устранен неумолимым ходом истории. «Мятежники», каких пока знает Гашек, смешны своим бессилием, мизерностью бунта или вызывают лишь сострадание. В изображении цыган как разновидности «мятежников» — следование романтической традиции и вместе с тем ироническая полемика с такой традицией[5].

Художественный анализ возможностей осуществления более непритязательного эстетического идеала — чистой, простой, честной и скромной по своим условиям жизни — приводит Гашека к неутешительному выводу: социальная дисгармоничность и проистекающая из этого испорченность самих людей лишает их и такого маленького счастья. Подобная констатация не вызывает, однако, у Гашека пессимистического чувства («Разбойник за Магурою», «Благородный Чендеш», «Цыганская история», «У озера Незидерского»— 1905 г.); повествование в них заканчивается в момент, когда перед влюбленной парой открывается новая страница книги жизни, сулящая будущее счастье. Гашек отделывается лукавой усмешкой, рассуждая про себя: «Может быть, все и будет хорошо; у других бывает плохо («Сон Богановой молодухи», «Слезы любви», «Галицийские пейзажи с волками»), а на этот раз — не знаю». А вот супруги Звадовские явно счастливы («Медленная езда» — 1904 г.).

Однако писатель проявляет сомнения в оправданности прославления и поэтизации любви. В ряде рассказов он насмешливо показывает, насколько непрочно это чувство, как часто оно опошляется, и явно ставит перед читателем вопрос: уж не иллюзия ли оно?

В последние годы раннего периода своего творчества (1904—1905) Гашек достигает широкого социального обобщения, выраженного в присущей жанру рассказа лаконичной форме («Наш дом»), хотя это обобщение не лишено некоторых слабостей (упрощенное деление общества на богатых и бедных: в числе богатых в рассказе наряду с владельцем выводится образ архитектора, возглавляющего строительство). Изобразив едва ли не самые тягчайшие страдания бедняков, молодой сатирик сдержанно, но достаточно ясно призывает к расправе с угнетателями. Малыш, от имени которого ведется рассказ, размышляет: «Посмотрю я на искашлявшуюся маменьку и на нас всех, и сдается мне, что прав этот старый каменщик с чердака, И почему эти люди боялись бы таких оборванцев, как мы, если бы у них не было чего-нибудь на совести? И у меня охота не только пугать, но... однако увидим!» Ребенок подразумевает, что, когда он вырастет, расправится с угнетателями.

В творчестве писателя усиливается определенность отношения к высмеиваемым явлениям и лицам. Добродушная насмешка по поводу отдельных неудач и промахов притесняемых бедняков сохраняется на протяжении всего последующего творчества, с изменением лишь мотивов и причин обращения к таким темам. Но по отношению к эксплуататорам, угнетателям, «привилегированным» насмешка приобретает все большую и большую жесткость, переходя в сатиру. Сатире Гашека свойственна пока преимущественно социальная, а не политическая тематика. Гашек осуждает пороки существующей социальной системы, проявляющиеся в быту, в поведении эксплуататорских классов, а не в государственной, политической сфере.

Политическая сатира, жанр, в котором впоследствии Гашек, достигнет наивысшего мастерства, обеспечившего ему бессмертную славу, только еще зарождается в его творчестве. Из написанного в течение 1900—1905 годов в некоторых произведениях («На мадьярской почте», «Встреча с мадьярами» и «Восточная сказка») автор только касается этой стороны общественной жизни, в рассказе же «Избирательная кампания цыгана Шаванью» уже прямо и остро высмеивает наиболее хитроумную жульническую махинацию буржуазной демократии — лживое «всеобщее» избирательное право.

В это же время возникает и развивается по нескольким направлениям оригинальный комический прием Гашека — искусственно правдоподобная наивность. Пока он используется писателем в обрисовке различных персонажей, о которых читателю предоставляется судить, действительно ли уж они такие простаки, какими кажутся с первого взгляда, или только искусно притворяются.

Этот стилевой прием возник и развился как сложный результат воздействия на Гашека ряда внешних и внутренних факторов. Главнейшие из них: распространенная манера поведения некоторых угнетенных народов в борьбе с поработителями скрывать свои истинные настроения под маской мнимой глупости, чтобы усыпить бдительность врагов; литературные, фольклорные образы, особенно персонаж чешских сказок Гонза; собственный опыт применения такой маскировки в столкновениях с австрийской полицией. Гашек придал этому приему особую оригинальность в соответствии с новым содержанием своих произведений и собственными индивидуальными свойствами.