Ярлыки - [175]

— Вас подвезти, мадам? — крикнул один из них.

— Заблудились? — спросил второй.

Она заковыляла дальше на своих высоченных каблуках, оставив их предложение без внимания, чувствуя, как от жары и солнца на нее наваливается дурнота.

Миновав несколько кварталов, похожих один на другой, она поняла, что не знает, куда идет. Так зачем же тогда идти по такой жарище? Завидев в переулке скамейку, она села. Еле дыша от жажды, она подумала о том, что будет делать, если наступит ночь, а она так и не сможет добраться назад к Джордану, и горько расплакалась. Вот что бывает, если хочешь сделать людям добро, подумала она. К этому времени около Маккензи столпилась небольшая группа любопытных женщин и детей. Время от времени кто-то из них что-то спрашивал у нее по-испански, но она смогла лишь произнести:

— «Беверли-Хиллз Отель», — и опять разразилась рыданиями.

Голова ее кружилась. Она чувствовала, что теряет сознание. Она лишь успела лечь на скамейку, прежде чем провалилась в темноту.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Филипп ждал Майю в аэропорту имени Де Голля с огромным букетом белых роз, его темные глаза перебегали с одного пассажира на другого, прежде чем он заметил ее. Он поймал ее взгляд и уже не отводил глаз, глубоких и по-детски невинных. Он подарил ей одну из своих неотразимых улыбок, и она испытала то, что всегда испытывала в Париже, стоило только появиться Филиппу — ей казалось, что на нее сошла благодать, казалось, что быть с ним рядом — это уже счастье. Она было побежала к нему, но он слегка наклонил голову, и она заметила, что возле него вьются фотографы, и замедлила шаг, приказав носильщику идти за мужчиной с цветами. Но вне аэропорта, на темной стоянке, фотографы все же устроили за ними охоту, когда поняли, что происходит; в прохладном воздухе поднялась целая буря фотовспышек.

Он не касался ее, пока они не оказались в спасительном чреве лимузина. Затем, когда шофер в форменной фуражке аккуратно вырулил на шоссе, Филипп крепко обнял ее.

Розы заполнили машину сладковато-нежным запахом. Он целовал ее шею, лицо, губы, она вспомнила тот вечер, когда он впервые поцеловал ее. Но насколько более опытной она стала теперь, у нее уже не было ни малейших сомнений, что Филипп — единственный мужчина в ее жизни. Она откинулась, полностью отдаваясь в его власть, чувствуя как начинает волноваться кровь от его легких прикосновений — сначала он слегка коснулся ее ног, затем груди, живота, его пальцы скользнули ей между ног и ласкали ее. Она почувствовала, как ее охватывает страстное возбуждение, желание слиться с ним.

Но они не стали заниматься любовью в мчавшейся в сторону Парижа машине, хотя и были очень близки к этому. Она вдыхала его запах, когда он целовал ее, и подолгу задерживала во рту его язык, всем телом прижимаясь к нему.

Когда они въехали в город, он слегка отстранился.

— Мне немного неловко за дом, в который мы сейчас едем, — признался он. — Мне посоветовали купить особняк. Так что я стал капиталистом, Майя…

Он с тем же успехом мог сказать ей, что стал мошенником или убийцей — это для нее не имело значения, ничто в мире не имело для нее значения, пока она чувствовала его губы на своих губах, его дыхание на своем лице, пока она знала, что теперь они будут вместе всегда.

— Дом такой огромный, — сказал он извиняющимся тоном, — и такой пустой. У меня не было времени его обставить. — Он засмеялся, нежно касаясь ее щеки.

— Мне он понравится. — Она поцеловала его в щеку. — Мне бы он понравился, даже если бы это была самая жалкая лачуга.

Когда они доехали до площади Звезды, он отпустил шофера, и они перебрались на передние места, Филипп сел за руль. Она всю дорогу держала руку на его крепком бедре, чтобы убедиться, что он действительно рядом.

Дом и все вокруг было необыкновенно романтичным. Вдоль улицы расположились хорошо сохранившиеся особняки девятнадцатого века, горделиво взирающие из-за темно-зеленых кустов. Особняк оказался самым шикарным из всех, которые Майе приходилось видеть — двор был вымощен брусчаткой, в каждом из двенадцати окон горела свеча, зажженная Филиппом в ее честь. Все эти окна смотрели на квадратный передний дворик, усаженный самшитом и кустами, подстриженными в форме пирамидок. В самом центре весело журчал небольшой фонтанчик. Полная луна, как по заказу, освещала всю эту сцену своим мягким светом.

Когда машина остановилась, их обступила тишина и темнота летней ночи. Филипп вышел и, схватив Майю в охапку, понес наверх по каменным ступеням. Она прильнула к нему, покрывая поцелуями его гладко выбритые щеки, не веря тому, что все это происходит наяву.

В холле он остановился.

— Ты не хочешь есть? — спросил он. — Может быть, сначала пойдем на кухню?

— Нет! Нет! — закричала она.

Филипп довольно засмеялся и стал подниматься по длинной изгибающейся лестнице. Установленные на подоконниках свечи бросали на стены фантастические тени. Наконец они оказались в большой комнате, в центре которой стояла огромная кровать под балдахином:

— Это наша комната, — сказал он, осторожно усаживая ее на кровать. И растянулся рядом с ней. — Я все время думал о тебе, Майя. Ты это чувствовала?