Японский оксюморон - [12]
А что тут такого? — это ж ЯПОНЦЫ! Эти еще и не такое могут. Ну вот, например…
Как это делалось в Японии
(пьеса в одном акте)
На сцене — куча народу в японских прикидах: кимоно, халаты-хитатарэ, ками-симо — костюмы из "верха"-катагину (куртка с жесткими плечами) и "низа"-хакама (штаны, похожие на юбку, с очень низким швом посредине и разрезами по бокам) или нага-бакама (церемониальные штаны для особо торжественных случаев, волочащиеся по полу как шлейф), хаори — костюмы для верховой езды, вместо куртки с плечами, по покрою как кимоно; у всех самурайские прически-пучки.
Поскольку различать японцев в лицо европеец все равно не способен, мы будем обозначать действующих лиц по деталям их туалета.
На стенах — картины Акэти Мицухидэ (но не того, что отравился рыбой фугу, а того, что зарубил Ода Набунагу); в углу столик с типа-икэбаной цветы сливы в золотой вазе, и громоздящиеся едва ли не до потолка стопки книг — от фолиантов в телячьей коже до бульварных покет-буков в мягкой обложке.
В центре сцены — средних лет джентльмен в простом стального цвета хаори с вышитым моном (родовым гербом) — змеей. Остальные образуют почтительный полукруг.
Человек в хаори со змеей. Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие: к нам едет гонец. Из Пизы.
Человек в синем хитатарэ. А где это — Пи-за?
Человек в хаори со змеей. В Европе. Сей гонец-из-Пизы уже объездил кучу азиатских стран — Индию, Филиппины, Индонезию, Вьетнам. Сейчас он в Китае. На очереди — мы. Чем кончались те визиты — подробно объяснять надо?
Человек в синем хитатарэ. Скорее нет, чем да…
Человек в хаори со змеей. Анализ сценариев будущего (а мы, как вы знаете, обладаем по этой части определенными возможностями) неутешителен. Страна Ямато может остаться страной Ямато в одном-единственном случае: если мы научимся всему, что умеют белые варвары, и превзойдем их в этих уменьях. Во всех иных вариантах они обойдутся с нами ровно так же, как мы в свое время обошлись с дикарями-айнами…
Человек в лиловых нага-бакама (взмахивая белым ритуальным веером, дабы привлечь к себе внимание). Мне ведомо, к чему вы клоните, молящиеся на Закат демоны Кио-ку-мицу! Дай вам волю, и вы затянете все японское небо железной сетью вашего теле-графу! А лепестки цветущей сакуры навеки перемажет мерзкая копоть ваших фабрик!..
Человек в хаори со змеей (он, несомненно, железный человек: просто-таки видно, как он загоняет свое бешенство в желчный пузырь). Да, перемажет. Потому что в противном случае вы будете любоваться этим самым цветением сакуры лишь по письменному разрешению иностранной военной комендатуры.
Человек с белым веером. О нет, никогда! Если нога белого варвара ступит на землю Ямато, мы обнажим мечи и падем со славой и доблестью! Что может быть прекраснее!..
Человек в хаори со змеей. Дык не поймут ведь! Дикари-с, Европа-с…
Человек с белым веером. Нет уж, пусть лепестки сакуры остаются незапятнанными! И как один умрем в борьбе за ЭТО!
Человек в хаори со змеей (безнадежно махнувши рукою). Ладно, ребята, умирайте — флаг вам в руки. А мы вот попробуем победить — хотя это будет потруднее…
Человек с белым веером гордо удаляется, метя по полу своими нага-бакама.
Человек в хаори со змеей (обводя взором собравшихся). Ну так как? С кем вы, мастера культуры?
Несколько кимоно торопливо покидают залу вслед за человеком с белым веером. Остальные теснее смыкаются вокруг человека в хаори со змеей. Вперед выступает человек в синем хитатарэ.
Человек в синем хитатарэ. Мы с вами, сенсэй. Только вот… Вам нужны воины, инженеры, финансисты — это понятно, но чем можем помочь мы, литераторы?
Человек в хаори со змеей. Воины, инженеры, финансисты, литераторы каждый будет делать свое дело. И должен предупредить сразу: ваша задача самая сложная из всех. А главное — если неудача постигнет вас, то все усилия воинов, инженеров и финансистов тоже пойдут прахом: мы не сумеем отстоять страну… Фишка в том, что для европейцев мы — сколько европейских технологий ни освой! — все равно останемся "желтыми макаками"; очень хитрыми макаками, освоившими кучу цирковых трюков. А по отношению к макакам, как вы понимаете, позволено все… Так вот, ваша задача — сделать так, чтобы мы стали в глазах европейцев БЕЛЫМИ ЛЮДЬМИ. И более важной задачи сейчас нет.
Человек в синем хитатарэ. Как же это можно?..
Человек в хаори со змеей. Для этого Японии нужна новая история, такая, чтоб была близка и понятна европейцу. Чтобы, глядя на нас, они думали примерно так: "Ну, всякие там китайцы с ихним муравьиным коллективизмом, индусы, что из нирваны не вылазят — эти-то, конечно, отрезанный ломоть, не люди, но вот японы… гм… У этих-то все, почитай, как у нас, только что короля называют микадо, а рыцарей — самураями… даже вон и об чести понятие имеют — даром что кличут ее на свой манер, гири…"
Человек в зеленых хакама. Извините, но у них-то короли правят, а у нас микадо… того-с…
Человек в хаори со змеей. Микадо тоже будет править, но это — не ваша задача… (Гул изумленных голосов вокруг). Ваше дело — написать новую историю Японии, такую, чтоб читалась как рыцарский роман. Европейцы любят сказки про рыцарей — вот и пускай себе читают на здоровье. Вон книги, особо любимые европейцами (указывает на стопки у стены) — извольте ориентироваться на этот стандарт: Вальтер Скотт, Дюма, Фенимор Купер…
Историческое повествование в жанре контрреализма в пяти частях, сорока главах и одиннадцати документах (негарантированной подлинности), с Прологом (он же Опенинг) и Эпилогом (он же Эндинг).
В книгу включены два произведения известного фантаста и ученого Кирилла Еськова: роман «Евангелие от Афрания», представляющий собой опыт детективного расследования Священного писания, и футурологическое эссе «Наш ответ Фукуяме».Строгая логика ученого в сочетании с блестящим языком, острым, парадоксальным построением сюжетов и полной идеологической свободой дает неповторимое сочетание: книга читается «взахлеб», с трепетным ощущением причастности к раскрытию величайшей тайны.Остроумная и увлекательная точка зрения Кирилла Еськова позволяет читателю увидеть как прошлое, так и будущее в совершенно неожиданном освещении.Оба произведения отмечены литературными премиями, их переводы изданы в ряде европейских стран.Для широкого круга читателей.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Робин Гуд? «Благородные» разбойники? Ой, да ладно вам! Спорим – для современников все эти «зеленые плащи линкольнского сукна» были ровно тем же, чем для нас с вами – малиновые пиджаки братков!..Это, конечно, верно – равно как верно и обратное: пройдет пара-тройка веков – и малиновопиджачные герои нашего времени с неуклонностью сделаются фигурами столь же романтическими, как вольные стрелки Шервурдского леса или пираты «Флибустьерского дальнего синего моря». А коли так – зачем нам ждать три века? Отчего бы этим ребятам не стать благородными и где-то даже бескорыстными прямо сейчас?Может, в историях про Борю-Робингуда чуток и приврано – но уж небось не больше, чем про его Шервудского предтечу…
Синтезируя большое количество сведений из самых разных областей науки, автор книги, ученый-палеонтолог, создает целостную картину эволюции биосферы Земли.Книга предназначается для всех, кому интересно побывать на «научной кухне», научиться понимать механизмы развития жизни и узнать, как менялась наша планета на протяжении миллиардов лет.
Роман «Америkа (reload game)» сам я, пожалуй, обозвал бы «альтернативной историей» («Что было бы, если…»), густо замешанной на «стим-панке» (эпоха «пара и электричества», романтизированная и мифологизированная до градуса Средневековья в фэнтэзи) и разлитой по детским формочкам новелизации компьютерных игр (любителям переигрывать «неудачные развилки» в стратегиях Сида Мейера, вроде меня самого – должно понравиться…)Давайте обратимся к самой, пожалуй, затоптанной (чтоб не сказать – заплеванной) нашими фантастами «альтернативной развилке» отечественной истории: состоявшаяся таки Русская Америка.
Литературная Россия.- 1981.- 15 мая.- (№ 20 (956)). — С.
«Спасибо, господа. Я очень рад, что мы с вами увиделись, потому что судьба Вертинского, как никакая другая судьба, нам напоминает о невозможности и трагической ненужности отъезда. Может быть, это как раз самый горький урок, который он нам преподнес. Как мы знаем, Вертинский ненавидел советскую власть ровно до отъезда и после возвращения. Все остальное время он ее любил. Может быть, это оптимальный модус для поэта: жить здесь и все здесь ненавидеть. Это дает очень сильный лирический разрыв, лирическое напряжение…».
«Я никогда еще не приступал к предмету изложения с такой робостью, поскольку тема звучит уж очень кощунственно. Страхом любого исследователя именно перед кощунственностью формулировки можно объяснить ее сравнительную малоизученность. Здесь можно, пожалуй, сослаться на одного Борхеса, который, и то чрезвычайно осторожно, намекнул, что в мировой литературе существуют всего три сюжета, точнее, он выделил четыре, но заметил, что один из них, в сущности, вариация другого. Два сюжета известны нам из литературы ветхозаветной и дохристианской – это сюжет о странствиях хитреца и об осаде города; в основании каждой сколько-нибудь значительной культуры эти два сюжета лежат обязательно…».
«Сегодняшняя наша ситуация довольно сложна: одна лекция о Пастернаке у нас уже была, и второй раз рассказывать про «Доктора…» – не то, чтобы мне было неинтересно, а, наверное, и вам не очень это нужно, поскольку многие лица в зале я узнаю. Следовательно, мы можем поговорить на выбор о нескольких вещах. Так случилось, что большая часть моей жизни прошла в непосредственном общении с текстами Пастернака и в писании книги о нем, и в рассказах о нем, и в преподавании его в школе, поэтому говорить-то я могу, в принципе, о любом его этапе, о любом его периоде – их было несколько и все они очень разные…».
«Ильф и Петров в последнее время ушли из активного читательского обихода, как мне кажется, по двум причинам. Первая – старшему поколению они известны наизусть, а книги, известные наизусть, мы перечитываем неохотно. По этой же причине мы редко перечитываем, например, «Евгения Онегина» во взрослом возрасте – и его содержание от нас совершенно ускользает, потому что понято оно может быть только людьми за двадцать, как и автор. Что касается Ильфа и Петрова, то перечитывать их под новым углом в постсоветской реальности бывает особенно полезно.