Японские дневники [с 27 мая по 1 июля 1903 г.] - [8]

Кроме того, необходимо принять и прибавить расходы по инженерному ведомству на отопление и освещение, расходы по артиллерийскому ведомству на боевую практику — еще 500 000 руб. Всего новый ежегодный расход по Квантуну и по Манчжурскому военному округу составит до 3 000 000 рублей в год.

Единовременные расходы тоже будут весьма значительны.

Приблизительно их можно исчислить так:

Единовременные расходы по новым формированиям (считая и парки, и госпиталя) — 4 000 000

Стоимость годового запаса продовольствия: муки, крупы, овса, сахара, чая и соли для вновь формируемых частей в 1 ½ годичном размере — 1 050 000 руб.

Постройка магазинов 300 000 руб.

Постройка помещений на Квантуне:

Для стрелковой бригады — 3 000 000 руб.

крепостного полка — 1 500 000 руб.

трех батарей — 600 000 руб.

Постройка помещений в Манчжурии:

1) В Харбине — 4 500 000 руб.

В том числе для 6 батальонов — 2 250 000 руб.

Е. И. Алексеев. 1903 г.

для казачьего полка  — 700 000 руб.

для 3-х батарей  — 600 000 руб.

для казачьей батареи —   200 000 руб.

 для окружных управлений и церкви — 750 000 руб.

2) В Фулярди — 1 000 000 руб.

 В Мукдене —  2 600 000 руб.

 В Ляояне — 1 250 000 руб.

 В Куанчендзы — 950 000 руб.

 на 1 резервный батальон в Хайларе — 500 000 руб.

 Итого: 17 250 000 руб.

 Госпитали  — 1 000 000 руб.

Кроме того, в дополнение к предполагаемым ассигнованиям надо произвести расходы по увеличению боевой готовности крепостей и позиций. Из осмотренных мною требуют дополнительных ассигнований:

Владивосток — 3 000 000 руб.

Посьет — 300 000 руб.

Николаевск (в устье Амура) — 700 000 руб.

На Сахалине (Александровск и пост Корсаковский) — 300 000 руб.

Полагаю по прежним расчетам необходимо будет прибавить и по Порт-Артуру — 4 000 000

Итого: 7 300 000 руб.

А всего постоянных (годовых) расходов — 3 000 000 руб.

И единовременно (кругло) — 25 000 000 руб.

 Очевидно, эти денежные средства не могут, и твердо верю, что и не должны, быть взяты из предельного бюджета. Нельзя, по моему глубокому убеждению, ослаблять ни на один миллион рублей средств, рассчитанных на усиление нашего положения на западной границе, ибо от нашей силы там зависит будущее России и будущее ее державных вождей.

28 мая

Вчера, окончив писание, я передал на прочтение генерал-майору Вогаку, прося сделать замечания: правильно ли я записал его слова и вообще наш разговор, и высказался относительно других, изложенных мною соображений. Вчера около 9 ½ часов вечера он возвратил мне дневник, сказав, что прочел его два раза. Что, в общем, все написанное мною кажется и ему верно схваченным (могут быть оттенки) и доказательным. Особенно важным представляются ему соображения относительно перенесения в Харбин главного управления. При этом, по словам генерал-майора Вогака, северная Манчжурия действительно скоро станет нашею.

Предположенные расходы и он признал весьма значительными и повторил мнение, что на общий бюджет военного министерства они, конечно, отнесены быть не могут.

Из того, что я видел и слышал, государя более всего тревожила и даже раздражала неопределенность наших отношений к Манчжурии и Корее. Новый курс должен был поэтому заменить неопределенность определенностью. По этому существенному вопросу прежде всего надлежит припомнить, что знаменательные правительственные сообщения о том, что мы не ведем войны с Китаем[25], и о том, что мы очистим Манчжурию, составлялись и были обнародованы без всякого участия военного министерства. Никогда еще не было, чтобы в прежнее время в деле, в котором была привлечена вооруженная сила государства, где участие этой силы решило участь Манчжурии и Пекина, государи русские не справлялись с мнением лица, которому было вверено ими же управление вооруженными силами государства. Можно было не принять совета, но выслушать этот совет военного министра для пользы дела следовало бы. Конечно, военный министр, ранее обнародования правительственного сообщения, подал бы голос за то, чтобы военные действия, в которых мы потеряли 2000 человек, считались войною. Конечно, военный министр настаивал бы, чтобы хотя северная часть Манчжурии осталась за Россиею. Я делал эти заявления много раз и словесно и письменно, но уже после того, как государево слово было произнесено. В каждом совещании это уже данное обещание висело над нами, давило нас и заставляло хлопотать о мелочах, ибо главное — очищение Манчжурии — признавалось делом решенным. Тем не менее невозможность для России отдать после всех принесенных жертв северную Манчжурию, забыть, что китайцы напали на Благовещенск, переносить неудовольствие, а потом вмешательство разных держав в дело (Манчжурское)[26], которое должно было быть нашим внутренним делом, становилась все яснее не только для государя, но и для Ламздорфа и Витте. Уже вопрос об оставлении за нами северной части Манчжурии перестал встречать сопротивление у гр<афа> Ламздорфа и Витте, как вдруг явилась новая полоса, которую мы переживаем теперь. С каким бы глубоким чувством удовлетворения истинных интересов России я принял весть, что знаменитое правительственное сообщение признано государем, ввиду образа действий Китая и других держав, не отвечающим