Японские дневники [с 27 мая по 1 июля 1903 г.] - [14]

Начал с того, что указал Комуре, что говорю от своего имени, а не от имени русского правительства. Комура начал ответ тоже с заявления, что он будет говорить от своего имени, как барон. Он сам хочет идти навстречу возникшим затруднениям, дабы решить их без потрясений. Неочищение нами Манчжурии тревожит его по следующим двум причинам:

1) Мы станем близ Корейской границы и получим на эту страну такое влияние, которое противно интересам Японии.

2) Нарушив наше соглашение с Китаем и начав хозяйничать в Манчжурии, мы дадим повод и другим державам поступать так же, напр<имер> немцам в Шандуне[48]; французам в Юннане[49], англичанам в Шанхае. Начнется раздел Китая, чего не хочет ни Россия, ни Япония.

Я разъяснил Комуре, что нас нельзя сравнивать в наших правах на Манчжурию с другими державами, что ни Германия, ни Англия своими границами не соприкасаются с территориями, где устраивают ныне железные дороги, подобно тому, как соприкасаемся мы, что никто не израсходовал 800 мил. руб. и не пролил кровь 2000 чел.*. Я прибавил, что в 1900 году, когда мы к удивлению европейских держав выставили для защиты своих интересов в Манчжурии 220 000 чел., все были убеждены, что мы оставим Манчжурию за собою. Никто бы тогда этому решению и не противился бы, признавая таковой результат естественным. Мы пожелали очистить Манчжурию, полагаясь на образ действий других держав. Тут мы и обманулись. Великодушное желание государя сохранить Китаю все его права на Манчжурию было объяснено как признак нашей слабости, нас стали травить, заключать против нас соглашения подобно англо-японскому, германо-английскому[50], стали добиваться прав, например по проложению железной дороги Пекин — Калган, и пр.

Мы далее терпеть не можем, и нас вынудит, вероятно, именно образ действий других держав к принятию мер по защите наших существеннейших для России интересов.

Барон Комура ответил, что, соглашаясь с важностью интересов России в Манчжурии, соглашаясь, что эти интересы важнее интересов в Китае Германии, Англии, Америки, он не может согласиться, чтобы наши интересы в Манчжурии были важнее и существеннее японских интересов в Корее. Они, японцы, в 1895 году завоевали Корею, они дали ей независимость. Корея

примыкает к Японии. Все, что происходит в Корее, самым чувствительным и даже болезненным образом отражается в Японии. Глаза и все лицо Комуры оживилось. Интересы Японии в Корее так велики, сказал он, что для защиты их Япония пойдет на все жертвы, пойдет на войну.

Я ответил, что в мои намерения не входило даже упоминать слово «Корея», но так как он совершенно не разделяет наши интересы в Манчжурии от японских интересов в Корее, то я вынужденным нахожусь напомнить ему, что у нас с Япониею относительно Кореи существует определенное соглашение. Что по сему соглашению мы могли бы завтра же ввести в Корею свои войска в том же числе, в котором они введены в Корею японцами, но что мы этого не делаем, а между тем происходит странное и нетерпимое для великой России явление: японцы настоятельно требуют (и прессе грозят России) исполнения ею, Россией, соглашения с Китаем 26 марта 1902 года, а между тем, когда мы самым скромным образом хотим пользоваться своими правами в Корее, приобретенными соглашением с Япониею, на нас начинается травля, как будто мы нарушили неприкосновенность территории Японии.

Комура был в затруднении: как ответить на это, — но с тупостью и упорством лишь повторил свою фразу о том, что японцы пойдут на все жертвы, дабы отстоять свои интересы в Корее.

Ранее, между прочим, он прибавил, что Япония желает сохранить самостоятельность Кореи.

Я призвал Комуру к внимательному и беспристрастному, спокойному изучению положения дел в Манчжурии, дабы найти средства, как выйти из возникших затруднений, не доводя дела до тех жертв, про которые мне дважды упоминает Комура.

Комура, прощаясь, ответил, что способы уладить эти дела есть. Надо их только найти. Он просит меня, вернувшись в Петербург, передать наш разговор гр<афу> Ламздорфу, и доложить содержание его государю, и помочь уладить все дела мирно. Сам он в Токио будет работать для той же цели.

Повторил, что интересы Японии в Корее — единственные.

5 июня, четверг

Кобе

1 июня, воскресенье, имел вторично продолжительный разговор с военным министром г<енерал>-л<ейтенантом> Тераучи. Очень против войны с Россией. Признает обширность наших интересов в Манчжурии. Считает, что необходимо найти соглашение. Считает, что оно возможно. Война, по его словам, разорит Японию. Просил меня по содержанию нашего разговора переговорить с первым министром*.

Разговаривал вечером в субботу долго с первым министром (министром-президентом) графом Кацура. По-видимому, расположен к России. Понимает обширность сделанных Россиею затрат в Манчжурии. Говорил, что он как военный желает прежде всего определенности. Что неизвестность, чего хочет, что сделает Россия, томит всех. Что так далее жить нельзя. Он сторонник соглашения с Россией. Надо, по его словам, чтобы я переговорил с министром иностранных дел. Признает наши интересы в Манчжурии преобладающими.