Япония в годы войны (записки очевидца) - [10]
Сказанное отнюдь не означало, что трудовые люди Японии в ту весну не знали забот и трудностей. Я уже говорил о последствиях войны с Китаем и милитаризации экономики: продолжала расти армия безработных; людей изматывал непосильный труд на заводах, в портах и рудниках; усиливалось разорение безземельного крестьянства, пополнявшего город дешевой рабочей силой. Организованная борьба трудящихся против политики гнета и войны беспощадно подавлялась военно-полицейскими мерами. Законы военного времени запрещали деятельность профсоюзов, различных демократических организаций.
Мне по делам консульской службы с первых же дней пребывания в Японии часто приходилось бывать в портах Токио и Иокогама. Особенно меня интересовала жизнь портовых рабочих – представителей одной из самых тяжелых в довоенные годы профессий в Японии. Однажды весной 1941 г. мы с представителем «Интуриста» прибыли в порт Иокогама для встречи советских граждан, возвращавшихся не то из Сан-Франциско, не то из Лос-Анджелеса через Японию в СССР. Пароход задерживался в пути на несколько часов, и мы, чтобы скоротать время, отправились в ближайшую к порту закусочную. Это была типичная японская закусочная (рёрия), дешевая и грязная, пристанище портовых рабочих. Грузчики и рабочие портового рефрижератора сидели группами по нескольку человек за плохо прибранными столиками и на местном жаргоне, с многочисленными восклицаниями говорили о своих невеселых делах. Мы удачно пришли без сопровождавших нас всюду полицейских «друзей» и скоро были втянуты в общий разговор.
Большинство из наших собеседников были завербованы в префектуре Канагава в середине 30-х годов – в период послекризисного подъема экономики. Представитель управления порта ходил по деревням и рыбацким поселкам и вербовал здоровых мужчин не старше 30 лет. При заключении контракта вербовщик выдавал под расписку аванс в 300 иен, который нужно было погасить в течение первого года работы в порту. Это привязывало завербованного на много лет и позволяло беспощадно эксплуатировать его.
Работа грузчиков практически не была нормирована по времени или по количеству труда; приходилось работать по 18 часов и более, пока не закончится разгрузка стоящего на рейде или у причала судна. Заработная плата колебалась от 30 до 40 иен в месяц, в зависимости от условий погрузки. Если грузчик заболевал или получал увечье, управление порта увольняло ненужного рабочего, нанимая новых людей с биржи или по набору. При увольнении выдавалось разовое пособие. Обычно вместо этого списывали задолженность.
Рабочие порта задавали нам вопросы, а мы рассказывали о работе в советских портах, об охране труда, о профсоюзах. Рабочие говорили, что до войны в Китае в порту был профсоюз, но в связи с войной его закрыли, забастовки запрещены законом. Трудовые конфликты должны разрешаться путем переговоров самих рабочих или их уполномоченных с администрацией порта. Один из грузчиков объяснил, что большинство из них пришли сюда из-за того, что в деревне нет работы; помещик продал землю для застройки, а морской промысел стал скудным. Портовые рабочие рассказали нам, что живут они в каторжных условиях. Большую часть дня они проводят в порту, а остальное время спят на циновках в припортовых лачугах, где зимой невыносимо холодно, а летом – жарко и душно. Питаются в дешевых «обжорках», так как здесь нет возможности жить с семьей. «Живем хуже скота», – сказал пожилой грузчик.
О многом поведали нам в тот день грузчики иокогамского порта, всего пересказать невозможно. Говорили об огромной армии безработных, пополняемой местными корейцами и китайцами, о том, как обманывают и обсчитывают рабочих подрядчики и контора порта, об антинародных законах военного времени и о самой войне. В течение всей беседы молодой официант-уборщик постоянно следил за улицей и время от времени подавал сигналы опасности. Тогда разговор быстро обрывался.
Покидая закусочную, мы с коллегой из «Интуриста» вежливо попрощались с портовыми рабочими и пожелали им здоровья и удачи. Они же приглашали нас снова заходить к ним. «Мата ирассяй!» – повторяли они вдогонку. Это была одна из первых моих встреч с представителями рабочего класса Японии. Мы были рады тому, что нашли с ними общий язык, а они – первой встрече с советскими людьми. Подобные условия тяжелого труда, методы эксплуатации японских трудящихся имели место и в других отраслях промышленности и транспорта. И это происходило в стране, где существовали конституция и политические партии. Если такое творилось в крупном портовом городе, то положение на периферии было еще хуже.
Меня не раз спрашивали те из моих товарищей, кому довелось после войны работать в Японии, как в обстановке жесткого военно-полицейского режима довоенной Японии, в условиях гонений на все прогрессивное и демократическое нашим людям удавалось общаться с различными кругами японского населения, обмениваться мнениями и даже поддерживать доверительные отношения. Конечно, общий курс японских правящих кругов в отношении СССР был неблагоприятным и враждебным, однако в японском народе всегда были лояльные к нашей стране слои населения: они были среди прогрессивной интеллигенции, промышленных рабочих, рыбаков.
