Япония. От сегуната Токугавы - в ХХI век - [2]

Мой японский опыт также предостерегает меня от взгляда на японское общество и его историю как на образец успешного развития. Когда я впервые оказался в Токио в конце шестидесятых, было трудно не оказаться под впечатлением от того изобилия, которое меня окружало, с новыми небоскребами и чистенькими улицами, и с ощущением того, что все вокруг идеально отлажено и прекрасно работает. И все же газетные материалы и телевизионные сюжеты быстро указали на многочисленные издержки и неудачи, поджидавшие Японию на пути модернизации. Жилищные условия огромного количества людей по-прежнему оставались далеки от стандартов. Система образования основной упор делала на примитивное зазубривание фактов, а не на развитие индивидуальных способностей и талантов каждого студента. Руководители среднего звена в основных корпорациях работали так напряженно, что у них практически не оставалось времени на семейную жизнь, да и на жизнь вообще.

Проблемы, досаждавшие Японии во второй половине XX столетия, сделали очевидным даже для такого дилетанта, как я, тот факт, что на историю этой страны нельзя смотреть просто как на последовательность событий, ведущих к светлому будущему. Многие мои японские друзья несколько обескураженно говорили о печальных тенденциях, порожденных некоторыми аспектами истории. То предубеждение, с которым японцы сейчас относятся к айнам и корейцам, зародилось еще на заре Нового времени. Более того, в прошлом, когда страна оказывалась на историческом распутье, японцам приходилось принимать решения о том, в каком направлении пойдет дальнейшее развитие общества. Иногда результатом подобного выбора было процветание всего народа. Но в других случаях он приводил, по общему мнению, к трагическим последствиям. Следует только сравнить бурную социальную и интеллектуальную жизнь 20-х гг. XX в. с гнетущей атмосферой военного времени в конце 30-х — начале 40-х, чтобы понять, какие пируэты и виражи может выделывать японская история.

Со временем я также пришел к пониманию, что культура и история Японии не представляют из себя какое-то исключительное явление. Вне всякого сомнения, Япония уникальна. В том смысле, что все национальные истории и культуры не похожи одна на одну, даже если у них есть определенные общие черты. Соответственно, стиль поведения японцев, как в прошлом, так и в настоящем, не отличается от поведения других народов настолько, чтобы не быть понятым (насколько мы можем понимать те ценности, которые определяют те или иные модели поведения). Иначе говоря, быть отличным — это не значит быть непонятным. Вернувшись из первого путешествия в Японию и поступив в аспирантуру Йельского университета, я прочитал эссе, написанное антропологом Клиффордом Геерцем. Оно помогло мне упорядочить мои собственные мысли относительно культурных различий разных народов[1]. Его автор занимался изучением культуры марокканцев. Главным выводом, к которому он пришел, было то, что мышление марокканцев является одновременно и логичным, и алогичным. «Понимание культуры народа, — заключил он, — заключает в себе осознание его нормальности без отрицания особенностей».

По мере того как я продвигался в моих исторических исследованиях, у меня выработался свой подход к изучению японской истории. Его основные положения состоят в следующем: избегать стереотипов и пытаться понять ценности и способ мышления, заставляющие японцев поступать так или иначе; оценивать наследие прошлого, но не забывать при этом, что история постоянно вынуждала людей принимать решения, способные самым радикальным образом изменить направление развития; при рассмотрении последствий тех или иных поступков обязательно учитывать мотивацию людей, принимавших участие в событиях; помнить, что историю Японии можно понять, несмотря на некоторые странные ее проявления; и всегда держать в голове, что не существует универсальной модели поведения и что другие народы могут находить удовлетворение в таком стиле жизни, который сильно отличается от нашего.

Постижение чужой культуры и истории не всегда проходит гладко. Геерц понимал это и в качестве иллюстрации привел анекдот о том, как индус рассказывал англичанину об устройстве мира. Мир, говорил он, находится на платформе, которая покоится на спине слона, а тот, в свою очередь, стоит на спине черепахи. Англичанин поинтересовался, на чем находится в таком случае черепаха. На другой черепахе, был ответ. А эта черепаха? «Ах, — ответил ему друг-индус, — далее идут одни черепахи». Подобным образом, нам никогда не постичь всех глубин японской истории. Редко мне удавалось понять что-нибудь настолько, насколько мне хотелось бы это сделать. Но у Геерца есть и другая мысль, которая может устроить всех нас. Нет необходимости, писал он, «знать все, чтобы понимать что-то». Занимаясь историей Японии, я принял к сведению, что история сама по себе, по своей самой глубокой сути, является искусством рассуждения о мотивации людских поступков и понимания значения их действий. В него также входит оценка наших рассуждений, из которых мы выбираем наиболее приемлемые выводы. В этом смысле, как для новичка, так и для опытного ученого, изучение японской истории и расширение таким образом границ наших знаний приносит богатые плоды.