Япония. Лики времени - [5]
Индийский и китайский буддизм запрещал употребление алкоголя. Японские же буддисты относились к нему спокойно. Например, Хонэн (1133–1212) на вопрос о том, грешно ли употреблять алкоголь, отвечал: «вообще-то да, но ведь во всём мире это делают». А Нитирэн (1222–1282) учил, что вино пить можно, но делать это следует вместе с женой и при этом декламировать Сутры Лотоса (Nakamura, 1960: 559). Японский буддизм более терпимо, чем индийский и китайский, относился к любви и физической близости между мужчиной и женщиной, считая этот аспект жизни естественным и необходимым. Японские религиозные постулаты мирно уживались с человеческими слабостями и удовольствиями.
Когда в XVI веке европейцы завезли в Японию христианство, то жители архипелага и ему обрадовались, восприняв его как ещё одно учение, которое может оказаться полезным в практической жизни. Чем немало удивили миссионеров, привыкших к религиозным войнам и крестовым походам против неверных. По европейским меркам, христианство распространялось в Японии чрезвычайно быстро: за пять десятилетий миссионерам удалось обратить в свою веру около 600 тысяч японцев (Эбисава, Оути, 54).
Последующие гонения на христиан стали одним из тех редких случаев в японской истории, когда светская власть прибегла к репрессиям против верующих. Всего таких случаев было три. Кроме христиан преследовали членов секты Учения о Чистой Земле и апологетов одной из непримиримых сект Нитирэн, объявивших бойкот иноверцам. Во всех трёх случаях поводом для репрессий послужили не собственно религиозные воззрения, а опасения по поводу их социальных последствий.
Взаимоотношения между самими сектами и течениями в Японии лучше всего передает современный термин «холодная война». Поскольку споры и дискуссии никогда не были в чести у японцев, то идейные противники друг с другом не общались и ничего друг другу не доказывали. Игнорировали и молча презирали. Проявляли пожизненную верность раз и навсегда выбранному направлению, развивали его и углубляли, и общались только с теми, кто готов был их слушать. И в этом проявляли свой особый национальный подход. В Индии и Китае тоже существовали разные буддийские и конфуцианские течения. Например, в Китае школы Дзэн и Чистой Земли, хоть и различались концептуально, но мирно уживались в рамках одного течения. В Японии же они быстро обособились и стали непримиримыми врагами. В Индии священнослужителей, проявивших повышенные способности, приглашали на обучение в главные храмы, при этом принадлежность к разным школам не считалась препятствием для «повышения квалификации». Представители разных направлений буддизма могли, например, заниматься медитацией в одном месте. В Японии это было немыслимо. Каждая школа и направление имели свою иерархию, систему обучения и продвижения. Закрытость и обособленность составляли их неотъемлемые черты.
«…И НЕ НАСТУПАТЬ НА ТЕНЬ УЧИТЕЛЯ»
Главной причиной для столь заметных расхождений стали различия в понимании «роли личности в истории». В Индии и Китае религиозные мыслители и их последователи во главу угла ставили универсальные идеи и категории. Их принимали или не принимали, с ними спорили или отстаивали. Идеи и учения были тем центром, вокруг которого вращалась человеческая мысль, и совершались человеческие поступки. В Японии же главное место занимал человек, от которого исходило учение. Индийцы и китайцы стремились сформулировать универсальные идеи, которым должны следовать верующие. Японцы следовали не столько идее, сколько её носителю, которого называли Учителем.
Примеров тому более чем достаточно. Объясняя своё желание выехать на учебу в Китай, крупнейший буддийский просветитель Сайтё (767–822) писал: «Долгое время я мучился недостатком пояснений, которые могли бы мне помочь в постижении Сутры Лотоса. По счастью, мне попалась хорошая копия рукописи школы Тэндай. Я изучал её несколько лет, но ошибки и описки не позволили мне добраться до сути. Но даже если я разберу смысл рукописи, я не смогу поверить тому, что написано, без разъяснений Учителя» (Nakamura, 1960: 356).
Другой известный просветитель Хонэн (1133–1212), который в Японии считается основателем учения Чистой Земли, всю свою жизнь посвятил распространению идей Шань Дао (613–681), действительного создателя школы. Известный и уважаемый в Японии Синран (1173–1262)был продолжателем дела Хонэна. Он ничего не создавал и не развивал, видя цель своей жизни в том, чтобы сохранить в неизменном виде идеи Учителя, о чём откровенно писал в своих работах. После смерти Синрана по тому же пути пошли его ученики. Если китайские последователи и интерпретаторы считали критерием истинность учения, то японские — верность своему Учителю. Поэтому в Японии, в отличие от Китая, в центр церемониала помещается не идея, а фигура отца-основателя. Ансай Ямадзаки (1618–1682), последователь Чжу Си (1130–1200), писал: «Если я ошибусь в чём-либо, изучая наследие Чжу Си, то я ошибусь вместе с ним, следовательно, будет не о чем жалеть». Норинага Мотоори (1730–1801), отрицавший и буддизм и конфуцианство, был таким же верным слугой собственного Учителя. Для него это был Путь национальной японской культуры, её история и традиции, воплощённые в литературных памятниках. А живым олицетворением этого Пути служил его предшественник Мабути Камо (1697–1769). В свою очередь Ацутанэ Хирата (1782–1856) не уставал повторять, что он верный ученик и последователь Норинага Мотоори (Nakamura, 1960: 373).
Пятнадцать сёгунов Токугава правили Японией почти 270 лет. По большей части это были обычные люди, которые могли незаметно прожить свою жизнь и уйти из неё, не оставив следа в истории своей страны. Но судьба распорядилась иначе. Эта книга рассказывает о том, как сёгуны Токугава приходили во власть и как её использовали, что думали о себе и других, как с ней расставались. И, конечно, о главных событиях их правления, ставших историей страны. Текст книги иллюстрирован множеством рисунков, гравюр, схем и содержит ряд интересных фактов, неизвестных не только в нашей стране, но и за пределами Японии.
Период Токугава (1603–1867 гг.) во многом определил стремительный экономический взлет Японии и нынешний ее триумф, своеобразие культуры и представлений ее жителей, так удивлявшее и удивляющее иностранцев.О том интереснейшем времени рассказывает ученый, проживший более двадцати лет в Японии и посвятивший более сорока лет изучению ее истории, культуры и языка; автор нескольких книг, в том числе: “Япония: лики времени” (шорт-лист премии “Просветитель”, 2010 г.)Для широкого круга читателей.
Кто такие интеллектуалы эпохи Просвещения? Какую роль они сыграли в создании концепции широко распространенной в современном мире, включая Россию, либеральной модели демократии? Какое участие принимали в политической борьбе партий тори и вигов? Почему в своих трудах они обличали коррупцию высокопоставленных чиновников и парламентариев, их некомпетентность и злоупотребление служебным положением, несовершенство избирательной системы? Какие реформы предлагали для оздоровления британского общества? Обо всем этом читатель узнает из серии очерков, посвященных жизни и творчеству литераторов XVIII века Д.
Мир воображаемого присутствует во всех обществах, во все эпохи, но временами, благодаря приписываемым ему свойствам, он приобретает особое звучание. Именно этот своеобразный, играющий неизмеримо важную роль мир воображаемого окружал мужчин и женщин средневекового Запада. Невидимая реальность была для них гораздо более достоверной и осязаемой, нежели та, которую они воспринимали с помощью органов чувств; они жили, погруженные в царство воображения, стремясь постичь внутренний смысл окружающего их мира, в котором, как утверждала Церковь, были зашифрованы адресованные им послания Господа, — разумеется, если только их значение не искажал Сатана. «Долгое» Средневековье, которое, по Жаку Ле Гоффу, соприкасается с нашим временем чуть ли не вплотную, предстанет перед нами многоликим и противоречивым миром чудесного.
Книга антрополога Ольги Дренды посвящена исследованию визуальной повседневности эпохи польской «перестройки». Взяв за основу концепцию хонтологии (hauntology, от haunt – призрак и ontology – онтология), Ольга коллекционирует приметы ушедшего времени, от уличной моды до дизайна кассет из видеопроката, попутно очищая воспоминания своих респондентов как от ностальгического приукрашивания, так и от наслоений более позднего опыта, искажающих первоначальные образы. В основу книги легли интервью, записанные со свидетелями развала ПНР, а также богатый фотоархив, частично воспроизведенный в настоящем издании.
Перед Вами – сборник статей, посвящённых Русскому национальному движению – научное исследование, проведённое учёным, писателем, публицистом, социологом и политологом Александром Никитичем СЕВАСТЬЯНОВЫМ, выдвинувшимся за последние пятнадцать лет на роль главного выразителя и пропагандиста Русской национальной идеи. Для широкого круга читателей. НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ Рекомендовано для факультативного изучения студентам всех гуманитарных вузов Российской Федерации и стран СНГ.
Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .
Д.и.н. Владимир Рафаилович Кабо — этнограф и историк первобытного общества, первобытной культуры и религии, специалист по истории и культуре аборигенов Австралии.