Янтарный сок - [7]
Шрифт
Интервал
Морозом, Ржой и Жуком.
Но правит Дом Файф не силой одной,
способен он власть делить: князья:
Газ, Поташ, Жидкое золото —
сыновья той же славной земли.
Дом Файф наследником власти своей
наречет того, кто щедрей.
La fete au sucre (Праздник сбора кленового сока)
Ветви голые кленов ажурных
нежной зеленью вспыхнули вновь.
И под солнечным небом лазурным
обнажились морщины стволов.
Но под твердой корой в жилах клена
кровь забилась, быстрей потекла
и в листве светло-юно-зеленой
обещанья лучинки зажгла.
Станут пышною темною гривой
эти хрупкие листья потом…
Расцветут в сентябре буйным дивом
над притворно-бесстрастным стволом.
И когда он предстанет пред нами
вновь в предзимней своей наготе —
час приблизится кровопусканья:
потечет из налившихся тел
сок живительно-сладкий и чистый,
оживут клены рощ и лесов;
ведер звон, смех и топот ног быстрых —
сок течет! Клен готов! Клен готов!
Вот кружатся и прыгают пары:
веселится, поет стар и мал
у котла, где сиропом янтарным
сок клоповый над пламенем стал.
Был мост
Скрестились в синеве, как бы не доверяя
друг другу в поисках, прожекторов мечи.
Налет. Народ с моста бежит, не озираясь.
Отчаян ной сирен, зенитка же — молчит.
Олег Ребров спешит: он только из больницы;
а завтра — вновь на фронт… Еще болит рука.
Кто эта девушка? Идет — и не боится!
Уверен шаг ее… По как она тонка!
Догнал. В лицо взглянул: «Вы слышите? Тревога!»
Взял властно под руку: «В убежище! Скорей!»
Широк был шаг его. Попасть пытаясь в ногу,
она бежала с ним покорно, всю дорогу
ни слова не сказав — Олег дивился ей.
Толпа в убежище валила. Становилось
теснее. Пробрались с трудом они к стене.
Теперь он не слыхал, что рядом говорили:
почти забыл, что там над ним сирены выли —
смотрел на девушку и думал лишь о ней.
Смотрел, смотрел…Печаль узнала, видно, рано:
вся мировая скорбь в миндалинах-глазах.
Вдруг та, что я искал — она, моя Татьяна?..
Но в радость робкую уже вцепился страх.
Нашел… На полчаса! Отбой — и потеряешь:
сейчас толпа ее волною захлестнет.
А встретишься потом — наверно, не узнаешь.
В войну состариться не мудрено за год.
«Вы верите в судьбу?» (Спросил и ужаснулся:
банально…) «Да.» Ему дал мягкий альт ответ.
Чтоб ей в глаза взглянуть, солдат слегка нагнулся:
«Представьте, что вот я, Олег Ребров, вернулся
с войны… Как вас зовут? «Жемчужина… Аннет.»
Взрыв. Дрогнула стена… Рукой уперся в камень,
чтоб оградить собой от натиска толпы
находку хрупкую, как тонкой свечки пламень.
Он знал: да сохранит зарубкой в сердце память…
А где-то наверху бетонные столбы
под натиском врага крошились без защиты.
Отбой. Их вынесла толпа. Как ярок свет!
Где мост?.. Удар в хребет — весь скорчился, разбитый.
«Как видите, назад уже возврата нет.
Куда?..»
«На лекцию. Учусь в пединституте.»
«Родные?» «Нет их. Там… Кто знал, что нас война
разлучит…» И солдат слов не нашел, как будто
разгром не чья-нибудь — его, его вина!
Рискуя встретить взгляд понятного неверья,
сказал: «Вот хлынет фронт назад, верней, вперед…
Уже не долго, вы их встретите, наверно…»
Остановила взгляд на нем: «Вот вам — я верю…»
Мгновенно понял… Но как знала, что поймет?
Сама дивилась: как могла с едва знакомым
быть безбоязненно доверчива она?
Взвила, смешала все понятья и законы,
как дерзкий смерч пески в пустыне раскаленной —
Война.
Но нет, но нет! Один — неписаный — корнями
ушедший в старину, лишь дрогнув, устоял:
остались девушки с смешными именами
Эпох, Надлен, Идей — порой чисты, как Тани.
Олег одну из них тотчас же опознал.
Ее вновь потерять? Нет, никогда! Есть почта…
«Вам можно написать? Нет?.. Да?! На институт?»
Уже забыт налет. На солнце щурясь, почки
пух слипшихся ресниц вот-вот и разомкнут.
Перрон. Но где?.. Свисток. Волнуясь, озираясь,
вбежал в вагон. К окну! Сказала, что придет…
А вдруг?.. «Пришла! Бежит… Увидела! Аннетт!
Анюта, Аннушка!» Но, скорость набирая,
умчался поезд. Был Олег Ребров — и нет…
Враги (По мотивам фильма Г. Чухрая «Сорок первый»)
Их было двое. В целом мире
песок… песок… Кругом — вода.
Загадка облаков в эфире.
Беззвучное во всем «когда?»
В своей стране они солдаты
двух армий, ратных двух миров.
Два флага. Лишь один когда-то
взовьется над землей отцов.
В смертельной схватке две идеи:
Какая чище? Чья сильней?
Но чья безумная затея
их ядом отравить детей?
Один: «Нас больше. Правда, с нами
Врагов мы вправе убивать.»
Другой: «Вы — чернь. Рабов умами
нельзя судьбу страны решать.»
Враги. Но на краю могилы
нежданно своевольный рок
послал судьей им третью силу,
взяв сердце каждого в залог.
Пред этой силой молчаливой
не устояла их вражда:
Звенит над морем смех счастливый
и ответ на страшное «когда?»
Но эхо уловило тонко
боль ожиданья в голосах:
и плач сменяет говор звонкий,
а ласку — ненависть в глазах.
Корабль! Корабль! Несет спасенье
вдали оживший горизонт!
Корабль?.. Кому освобожденье,
кому несет возмездье он?
Один: «Свои!!.» Другому — волны:
«Живым — не выпускать врага!»
Ложится на курок невольно,
привыкшая «карать» рука.
Залп… Алым украшеньем
вскипело кружево волны,
и горестного изумленья
глаза любимого полны…
Не эхо с чайками над морем
перекликаются стократ —
то плачет в безутешном горе
убийца, девушка-солдат.
Подвиг (Сказка)
Хотя чудес на этом свете
неисчерпаемый запас,
в двадцатом веке трудно, дети