Янтарь в болоте - [57]

Немного удалившись от конюшни и поля, Олег заговорил:

– Ну рассказывай, хорунжий пятой Моховой заставы.

– Что рассказывать? – не поняла алатырница.

– Откуда ты? И как получилось, что вдруг оказалась наследницей Краснова?

Когда Алёна раньше украдкой мечтала об этом мгновении, она всегда представляла, что скажет про деда, и воевода непременно будет его помнить, и, может, даже узнает ее – видел же, пусть и мельком. А тут застеснялась. Ну что она, в самом деле, навязываться будет?..

– Да я сама не знала, – призналась негромко. – Отца не видела никогда, мать не сказала ничего, да и сама умерла, когда я еще маленькой была. Вдруг оказалось, что князь про меня с самого начала знал, приглядывал издалека. Велели вот приехать, наследницей его назвали, мол, веры у князя другим нет. Не очень-то хотелось, но что я могу против княжьей воли! А вы были знакомы с Красновым?

– Были, – кивнул он. – Хороший был мужик, честный, жаль его.

– Кто мог его убить? – Алатырница глянула на спутника искоса, с надеждой.

– Почем я знаю! – поморщился воевода. – То ли кто из наследников, то ли из тех, с кем он тут ругался. А ругался со всеми вплоть до князя.

– Что, и князь мог?

– Вряд ли. Если бы это с великокняжеского повеления устроили, подчистили бы аккуратнее. Упал бы с лошади, и всего делов.

– Вы так спокойно это говорите. – Алёна глянула удивленно. – Что князь вообще мог бы…

– Он же человек, не добрый дух, а некоторые вопросы порой иначе и не решить. Впрочем, я утверждать не могу, что он хоть с кем-то действительно так поступил, это просто рассуждения, – спокойно пояснил воевода. Умолк, глянул насмешливо и бросил: – Два.

– Что – два?

– Два должен, – ответил невозмутимо. – Да не стал бы великий князь его убивать, просто сказал для примера. Тут уж скорее наоборот, Краснову было за что злобу держать. Твой отец не был сторонником перемирия с топью, и увлечение Ярослава кораблями ему не нравилось. Да даже мне понятно, Краснов же самострелы делал, небось не хотелось деньги терять и другим отдавать, кто лесом торгует. И иных врагов, поди, хватало, на великом князе свет клином не сошелся, но тут я тебе ничего сказать не могу, не интересовался.

– Скорей бы Вьюжин со всем этим разобрался, – тоскливо вздохнула алатырница.

Предположить, кто все это учинил, – полдела, его же еще на чистую воду надо вывести, а об этом Алёне совсем не думалось. Хорошо, что от нее ничего такого и не требовалось.

– А ты, значит, сирота? – задумчиво проговорил Олег после недолгого молчания.

– Ну да. Но у меня другой родни полно, – поспешила она вступиться за близких. – Дед, бабушка, дядья и тетки, и никто меня не обижал никогда. А вы? Откуда?..

Воевода усмехнулся, глянул на нее насмешливо, осмотрелся по сторонам. Но вместо того чтобы ответить на вопрос, тихо проговорил себе под нос:

– Эдак я совсем в долгах погрязну. Не дело.

Не успела Алёна опомниться, как вновь оказалась в его руках. Одна ладонь легла на талию, другая – на затылок, губы коснулись губ.

И, наверное, тем бы все закончилось, но ответила девушка не так, как воевода мог ожидать. Обвила руками шею, подалась навстречу, прижалась доверчиво, и простое прикосновение, призванное больше напугать упрямую девицу, стало настоящим поцелуем. Жарким, сладким, горячащим кровь и ускоряющим ее бег. Давно Олег не чувствовал ничего подобного, давно так остро не желал. Прижать бы упрямицу теснее, стащить эти расшитые тряпки, сделать так, чтобы давешний сон оказался совсем уж в руку…

Мысль эта и собственная несдержанность вдруг отрезвили и почти напугали. Что же он набросился-то на девушку, которую, считай, второй раз в жизни видит?!

Это оказалось к лучшему. Олег взял себя в руки, решительно прервал поцелуй, ослабил хватку, распрямился.

– Алёна… – И забыл, что хотел сказать, поймав ее темный, с поволокой, взгляд. Едва не склонился к губам вновь, но своевременно себя одернул и почти разжал руки.

Но вместо того чтобы испуганно отпрянуть, она, наоборот, подалась ближе. Спрятала лицо у него на груди, вцепилась обеими руками в рубашку…

Олег ощутил непривычное смятение и робость, неуверенно обнял узкие плечи.

Не в поцелуе было дело; воевода уже напомнил себе, что это при дворце нравы строгие, а в народе-то попроще. В чувствах. В том, как охотно, с какой радостью и искренностью она отвечала. А он и думать забыл, что такое бывает… Словно холодной ключевой воды хлебнул и умылся после долгого пешего перехода по степи под палящим солнцем. И в голове вместо мутной липкой тяжести – звенящая прозрачная пустота.

Зарекался он с хорошими девушками дело иметь, да вот что-то зарок весь вышел.

– Извини. Я тебя подразнить хотел, но… увлекся, – все же покаялся он, потому что надо было хоть что-то сказать, а продолжать отвлеченную болтовню показалось неуместным.

– Это ничего, – Алёна подняла взгляд, – я на вас не в обиде.

А в глазах прокуды[3] трепака пляшут. Задорно, с огоньком, вприсядку.

– Доиграешься же! – Должно было прозвучать веско, с угрозой, но губы против воли растягивала улыбка, и Олег сам удивился, как мягко вышло и ласково.

А вот тут Алёна смутилась, отвела глаза, отступила на шаг. Удерживать воевода не стал, несмотря на всколыхнувшееся внутри сожаление. Или благодаря ему в первую очередь. Странно на него влияла эта девушка, непривычно, тянуло к ней так, что дух захватывало.