Яноама - [20]

Однажды, только я начала разжигать огонь, как старый колдун закричал: «Кто это зажег огонь? Сейчас я его поколочу палкой». Старуха тут же сказала мне: «Скорее туши». Во время урока старик вначале говорил тихо, а потом затягивал песню — это означало, что можно было разжигать огонь.

Когда юноша совершенно дурел от эпены и уже не держался на ногах, сзади становился мужчина и поддерживал его, а старый колдун расхаживал взад и вперед и пел. Юноша должен был потом повторять эти песни. После того как юноша заканчивал вторую песню, старик отходил подальше и говорил: «Ничего не слышу, пой громче». Юноша начинал петь сильнее, старик отходил еще дальше и повторял: «Пой громче, ничего не слышу». Если юноша путал слова, старый колдун сам повторял песню, чтобы ученик лучше запомнил ее. Потом он заставлял юношу, одуревшего от эпены, встать и ходить по хижине, громко напевая песни и размахивая руками. Ходить юноша должен был медленно, иначе непрочная дорога, по которой идут хекура, оборвется и они больше не откликнутся на зов.

Другие колдуны сидели рядом и повторяли: «Хорошо, очень хорошо!» Спустя некоторое время старик сказал другому старому, опытному колдуну: «Теперь твоя очередь учить его». Учителя могли меняться несколько раз. Одним вечером я услышала, как юноша пел самому себе: «Отец, хекура уже подходят. Они танцуя подходят ко мне, отец. Теперь А тоже стану хекура. Пусть больше ни одна женщина не приближается к моей хижине». В это время мимо хижины прошла женщина, пахнувшая краской уруку. Юноша громко заплакал: «Отец, эта проклятая женщина прошла возле хижины, и теперь хекура покидают меня. Они уже уносят свои гамаки». Он по-настоящему отчаивался: «Отец, хекура оставили меня одного». Тут старики стали ругать сразу всех женщин без разбору, хотя мимо хижины прошла всего одна.

Несколько недель спустя юноша, оттого что он вдыхал эпену и почти ничего не ел, так ослабел, что уже не держался на ногах. Его мать стала плакать, потому что сын уже не в силах был отвечать своему учителю. Она и тетки юноши сказали старикам: «Мальчик совсем обессилел, вы что, хотите уморить его голодом? Хватит его мучить». Но колдуны не слишком беспокоились за юношу. Наконец старый колдун позвал мальчишку, который вдыхал юноше в нос эпену, и велел ему согреть воду и помыть юношу, хорошо растерев ему тело листьями. Потом юношу обтерли корой деревьев. Другой мальчишка, который умел рисовать, нанес ему краской уруку, смешанной с углем, красивые волнистые полосы на ноги, тело и лицо.

Примерно через месяц, когда кончился срок обучения, юноша еле держался на ногах. У него была невеста, но он больше ни разу не подошел к ней.

Индейцы верят, что, если юноша, недавно научившийся всем тайнам колдовства, проводит ночь с женщиной, хекура потом так говорит ему: «Я пришел жить к тебе, но ты оскорбил меня. И теперь я ухожу вместе с другими хекура. Не зови меня, я не вернусь». Я сама не раз слышала, как поздно ночью юноша, плача, повторял нараспев: «Отец, хекура покидают меня, приди поскорей и удержи их». Приходил старик колдун и говорил: «Не плачь, лучше позови их и попроси прощения». Юноша продолжал рыдать: «Дочь хекура повернулась ко мне спиной и ушла. Все хекура отныне презирают меня и зовут шами (грязным). А теперь дочь хекура говорит мне: «Я думала, что ты наш отец, но ты осквернил меня, ты ничего не стоишь, оставайся же один».

Иногда старик колдун отвечал: «Ты не послушал меня, ночью спал с женщиной, вот хекура и ушли. И хорошо сделали». Тут уж юноша начинал плакать. Потом приходили еще два-три старых колдуна, брали эпену, вдыхали ее юноше в ноздри и говорили: «Зови их громче. А мы тоже будем звать хекура, чтобы они вернулись к тебе». Они пели: «Хапо хе, хапо хе, хапо хе». Хекура отвечали: «Нет, мы не вернемся, он грязный, никчемный человек». Тогда старики говорили: «Больше звать бесполезно. Хекура навсегда ушли от тебя».

ЯГУАР

Тем временем патаманибуэтери, которые вместе с саматари пошли войной на хекураветари, чтобы похитить их женщин, решили вернуться в свое шапуно. Возвращались они недовольные, потому что им удалось захватить всего одну женщину. После их ухода Рохариве сказал: «Лучше и нам уйти, часть шапуно опустела. А когда так бывает, приходят болезни и горе, налетают хекура и уносят детей»[20].

На следующий день Погекомематери, отец Рохариве, который распоряжался всем в отсутствие сына, спросил у него: «Слышал я, будто ты хочешь уйти из шапуно. Куда же ты держишь путь?» «На свою маленькую плантацию,— отвечал Рохариве.— Хочу выжечь лес, чтобы она стала больше». «Я не пойду с тобой,— сказал старик.— Хочу сходить за муму[21]. Мне сказали, что его много и что плоды почти созрели. Когда они начнут падать с веток, я тебя извещу. А ты не уходи далеко от плантации».

Вместе с Рохариве, его братом Сибарариве (сибара означает «нож»), с другими четырьмя мужчинами и множеством женщин я отправилась на плантацию. У вождя Рохариве было четыре жены: первая — саматари, вторая — арамамисетери, третья — караветари, захваченная в походе, и, наконец, красивая караветари, которую Рохариве увел вместе со мной во время последнего набега. Отправилась и Хохотами, у мужа которой была плантация неподалеку от плантации тушауа. Я была вместе с дядей тушауа, его женой, младшей дочерью, тремя его малышами и двумя старшими дочками. Мы шли весь день, подымались в гору, спускались. Плантация тушауа была на противоположном берегу реки. Там росло много бананов четырех различных видов. Жена тушауа сказала: «Длинных бананов еще нет, соберем пока те, которые почти созрели». Она собрала большую связку и половину бананов дала нести мне, а другую половину — одной из дочерей. Еще на плантации росло много ухины — растения с широкими мясистыми листьями. Индейцы варят на огне корни ухины, похожие на большие картофелины. Жена тушауа рассказала мне: «Прежде ухину ели юрупури (черви), которые в те времена были людьми. Это юрупури научили яноама сажать ухину и срезать корни. Теперь, когда черви поедают корни ухины, индейцы говорят, что это прежние хозяева пришли полакомиться своей любимой едой».