Яна и Ян - [124]

Когда Ян звонит мне по вечерам, его голос полон любви и нежности. Разве я смогла бы жить без него?

С каждым днем силы мои прибывают. Теперь я рада даже таким посетителям, которые раньше меня утомляли. Например, пани Фиаловой, которая приносит мне кексы, яблоки и обильную информацию о последних событиях в нашем городке. Приезжали ко мне товарищи Яна по академии, несколько раз был командир полка, навещали дети из Дворца пионеров во главе с Ярдой Кутилеком.

Приезжал ко мне и Михал. Пообещал договориться относительно экзаменов, а госэкзамены можно будет сдать и зимой, в зависимости от того, как я буду себя чувствовать. Но почему-то очень перепугался, когда я попросила привезти учебники.

— Ты хочешь заниматься здесь?!

— Именно здесь, и немедленно. Где же я потом найду столько свободного времени?

Однако я, видимо, переоценила свои возможности. Чтение меня быстро утомляет, мне тяжело сосредоточиться на самом главном, да к тому же я стала ленивой — привыкла лежать и мечтать. Хорошо, что рядом Ленка — она быстро прерывает мои бесплодные грезы.

На улице светит ласковое весеннее солнце, в черешнях жужжат трудолюбивые пчелы, и через окно видно, как повсюду развеваются красные флаги. Ян сейчас в Праге, он — участник военного парада, и доктор Навратил по этому случаю разрешил мне смотреть телевизионную передачу. Это уже огромный шаг вперед, но… Если бы я могла отправиться вместе с Яном в Прагу, нарядную, веселую — такой я ее помню в дни Первомайских праздников. Я держала бы Гонзика за руку, и мы оба ждали бы с нетерпением, когда же по площади пройдет наш папа…

Мои мечтания прервал голос Ленки:

— О чем ты думаешь, Яна? Держу пари, не о том, что написано в учебнике.

— Ты права. Я думала, как было бы хорошо оказаться сейчас в Праге…

— А я размышляла о том, что вряд ли смогу работать прядильщицей. И никакое кресло тут не поможет. Да и смешно это… Но у меня же есть голова и руки. Как у Пушинки… И я могу учиться.

— А чему бы ты хотела учиться?

— В школе мне очень нравилась математика. — В ее больших голубых глазах светится надежда.

По ночам я все еще слышу, как она плачет. Но мужество человека не в том, что он никогда не поддается грусти, а в том, что он эту грусть превозмогает.

Около телевизора — ни одного свободного места. Показывали как раз слушателей академий. Как узнать среди них Яна? И вдруг оператор, словно прочитав мои мысли, перешел на крупные планы. Телекамера заскользила по лицам участников парада, и — о чудо! — я увидела лицо Яна, сосредоточенное, серьезное. У меня бешено заколотилось сердце.

— Ленка, Леночка… ты видела?

Конечно, она ничего не увидела, потому что это длилось всего лишь какую-то долю секунды, однако взяла меня за руку и, улыбаясь, сказала:

— Ты должна гордиться своим мужем, Яна!

А я всегда им гордилась. Правда, вслух я этого не говорила. О некоторых вещах не стоит рассказывать.

На экране телевизора, печатая шаг, проходят подразделения нашей славной социалистической армии, потом появляется могучая техника, и все зрители — пациенты, сестры, врачи начинают горячо аплодировать…

В академии идут приемные экзамены. Будущие слушатели, еще вчера такие уверенные в себе и в собственных знаниях, сегодня то и дело бледнеют от волнения и не уверены ни в чем. Зато наш Ньютон расцветает прямо на глазах, замечая завистливые взгляды абитуриентов.

— А помнишь, как мы дрожали на приемных экзаменах? — небрежно обращается он ко мне.

Хотя я и не помню, как он дрожал на экзаменах, но киваю.

Мы по-прежнему шефствуем над Ньютоном, и можно считать, что в этом плане успешно заменили майора Зику. Кроме Ньютона на нашем попечении еще двое парней, которые тоже добились неплохих результатов. Наверное, поэтому наша группа в социалистическом соревновании опять заняла первое место на курсе. А вот группа надпоручика Либора Пулпана отодвинулась со второго места на четвертое. При подведении итогов Пулпан упрекнул меня, что надо было бы учесть их объективные трудности, что так, мол, и поступают настоящие товарищи, но… я совсем зазнался с тех пор, как занял столь ответственный пост.

Дело в том, что на отчетно-выборном собрании меня избрали в состав комитета факультетской организации Союза социалистической молодежи и теперь мне предстоит решать массу сложных задач. Главная из них — это повышение эффективности учебного процесса. Руководство академии стремится организовать его так, чтобы слушатели хорошо усваивали учебную программу и у них оставалось больше свободного времени. Только вот…

Кипячу я как-то себе в кухне чай, а поручик Зоурек вдруг заявляет:

— Чтобы повысить эффективность учебного процесса, нужно прежде всего ликвидировать неравноправие!

Зоурек — один из тех, кто в кулуарах критикует всех и вся, но почему-то предпочитает отмалчиваться на собраниях.

— Какое еще неравноправие? — спрашиваю я спокойно.

— А вот какое. Одни слушатели могут ехать домой в пятницу сразу после обеда, а другие должны торчать в классе на самоподготовке до самого вечера…

Я уже начинаю злиться. Уезжать домой в пятницу после обеда разрешается только отличникам и хорошо успевающим слушателям. У Зоурека же дела с учебой, прямо скажем, идут неважно, но, как и большинство ему подобных, он не желает понять, что отставание в учебе можно ликвидировать только кропотливым трудом.