Яна и Ян - [126]

Ранним утром, еще до начала лекций, мы проверили его гипотезу в кабинете по измерению упругости и прочности металла. Результаты получились такими, что я сразу посоветовал Мартину сдать все свои бумаги в макулатуру, а сам позвонил Пушкворцу, который занимал ответственный пост в научно-исследовательском институте. Вскоре от него пришел ящик с материалами, для института они не имели большого значения, но для проекта Мартина оказались неоценимыми. Теперь мы торчим до самой ночи в мастерской, как будто разрабатываем наш собственный проект. Зачастую спорим. А Йозеф бдительно охраняет, как он выражается, наше душевное равновесие и своевременно снабжает черным кофе и вафлями.

Только в субботу ребята работали над проектом без меня: я поехал навестить Гонзика, которого Ирена собиралась взять с собой на съемки на целую неделю.

Малыш был так занят игрушечным «фиатом», который ему подарила Ирена, что почти не обращал на меня внимания. И мне стало вдруг очень-очень грустно.

— А вы не хотите поехать с нами? — уловив мое настроение, спросила Ирена. — В воскресенье кто-нибудь непременно поедет в Брно и возьмет вас с собой…

Я представил себе, как хорошо было бы именно сейчас переменить обстановку, отдохнуть на лоне природы вместе с Гонзиком, но в мастерской ждали ребята. Все это я откровенно выложил Ирене, и она понимающе кивнула…

Потом прибежал мой сын и объявил:

— Машина заведена!

Он забрался ко мне на колени, обнял и заглянул в глаза:

— Я буду по тебе грустить…

Когда Ирена с Гонзиком уехали, мне показалось, будто солнце стало светить менее ярко. Зато в мастерской ослепительно сверкала свежей краской готовая модель Мартина Кличека.

Мартин ходил вокруг нее взволнованный, даже какой-то торжественный и не переставал изумляться:

— Какие вы молодцы, ребята! Вы — настоящие друзья!

— А ты разве не слышал, что говорил начальник академии на активе? — проворчал Зденек. — О сплоченных коллективах, возникших в академии.

— Это он о нас говорил… — скромно пояснил Ньютон.

8

На улице даже в тени тридцать три градуса, а когда Иван закрыл окно и задернул занавески, я моментально покрылся жаркой испариной.

— А нельзя ли отложить представление? — умоляюще попросил я, для решительного требования у меня уже не хватало сил.

— Нет, папа, нет! — запротестовал Гонзик.

— У твоего сына интерес к знаниям гораздо больший, чем у тебя, — сказал Иван укоризненно. И со вздохом добавил: — Где те времена, когда и ты к ним стремился?

Годы, прошедшие с тех «времен», не уменьшили страсть Ивана к бионике, хотя он проектирует промышленные объекты. А впрочем, и я сочетаю увлечение техникой с изучением марксистской философии и иностранных языков… И все-таки, когда я вместе с Лацо в одной из воинских частей знакомился с новой техникой, с оснащенными совершенным оборудованием учебными кабинетами, я почувствовал себя по-настоящему счастливым. Даже тоска по Яне как-то сразу улеглась, отступила на второй план. И Яна, конечно, поняла это из моих лаконичных писем, но ни единым словом не упрекнула.

Сама же она писала мне длинные веселые письма, но на любовные излияния, по обыкновению, была скупа. Зато в каждом из посланий моя жена пела дифирамбы какой-то Штепанке, занимающей с ней один номер. Она-де живет по модному принципу: станьте необходимым человеком для своего ближнего, однако не затрудняйте ему жизнь…

На дачу к Ивану мы попали чисто случайно. Так как я выезжал из Брно раньше, чем Яна из санатория, то мы договорились встретиться в Праге у ее родителей. Но пани Балкова сообщила, что они спешно выехали в Славьетин: тяжело заболел дед. Я попробовал позвонить домой, и, как всегда, без толку. Да и немудрено. Отец поменял Сахару на Урал, строит там газопровод и в отпуск, кажется, вообще не собирается. Пришлось тащиться по жаре к Ивану.

Но напрасно в течение нескольких минут я нажимал на дверной звонок — в квартире никого не было. И вдруг до меня дошло, что сегодня пятница, а кто же в пятницу будет сидеть в раскаленной от августовской жары Праге? Когда мы выходили из подъезда, перед домом заскрежетал тормозами автомобиль. Это была Моника…

В последний раз я встречался с ней в Брно, у Ирены. Она сочувственно расспрашивала о Яне, о Гонзике. А впрочем, она знала обо всем от Йозефа — у них близкие отношения. Что ж, меня это нисколько не удивило: для него — одним любовным приключением больше, для нее, пожалуй, тоже. Она, вероятно, сообразила, какие мысли роятся в моей голове, и как бы между прочим поинтересовалась:

— Пойдешь к нам свидетелем? — и, убедившись, что достигла желаемого эффекта, добавила: — Только без эмоций, друг детства… — А потом она пустилась в объяснения: — Я решила, что неплохо иметь доктора в доме, но при одном условии — он не должен быть военным. Сам подумай, какую он может сделать карьеру в армии? А у него есть для этого все данные, да и у меня неплохие связи…

Как прежде, веселый властный тон. Моника знала себе цену, однако не знала Пепика. Возможно, он и женился бы на ней, хотя такое супружество и в самом деле было бы оковами, но чтобы из-за женщины он оставил армию и любимую травматологию? Никогда! Меня так и подмывало сказать: «Ты проиграешь, дорогая Моника!» — однако я сдержался.