Яга - [87]

Почитай, сто пятьдесят годков, как из пределов Нави выскочила. Уже и древняя дубовая ступа, отшлифованная временем, валялась в кустах жгучей крапивы – заброшенная, никчемная, ненужная. Баба Яга даже позабыла о ней. Хотя нет – на Зеленые святки[20] вспомнила разок, да вот суставы разболелись – ломит, корежит. Правая нога совсем истерлась до желтой костяшки. Да и на левой ступне почернели пальцы – иссохли. Страдала Яга, шибко маялась: и от хворей старого человека, и от одиночества. Цыпонька уже как четыреста лет издох, поговорить не с кем.

К той стародавней зиме мудрый ворон был уже совсем седой до белоснежной чахлости оперения, не мог сам удерживаться на когтях – крепился еще, дрыгался, но завалился на бок.

Баба Яга подскочила, налетела, с неожиданной нежностью обняла, приподняла старую птицу, заворковала. Жесткая и омерзительная душа надломилась, и тогда великая ведьма завыла – разучилась она плакать, давненько уже все слезы повысохли.

Несколько часов величайшая колдунья не отходила от умирающего ворона, тряслась над ним, пыталась напоить по капельке, что-то нашептывала, все верила, что ее Цыпонька сейчас распахнет крылья, покряхтит, поскрипит и промолвит:

– Я, госпожа, верный.

Но в тот страшный год, в тот морозный день, в тот неурочный час он умер, бросил ее рыдающую, только и вымолвил напоследок:

– Бедненькая ты моя…

И тогда застывшая и окаменевшая Баба Яга заломила руки и завопила от горя.

Крутанулась на месте – встрепенувшиеся черные лохмотья показались крыльями смертельно опасной ночной фурии. Выбежала она на хрустящий наст, обожглась стужей, расширенными от хрустальной темноты зрачками уставилась на огромную луну с ее скорбным и, как Яге показалось, кричащим ликом.

Вопль, раздавшийся над древним Молоховым урочищем, перелетел через заснувшую подо льдом мертвую топь, отразился от заснеженной лесной кромки на том берегу, вернулся троекратным эхом, на миг разбудив лесных обитателей. Где-то рядом протяжно завыл волк – натружено и тоскливо, как будто бы мертвечину почувствовал. Ему вторили новые глотки, и вот уже две или три волчьих стаи принялись оплакивать умершего ворона.

С тех пор Баба Яга только и шипела по углам, да взрыкивала, как зверушка какая-то.

А ныне века миновали, и вот вспомнился старый друг Цыпонька! Ведьма попыталась улыбнуться думкам своим, да скривила беззубый рот, вздохнула только – сипло и слабо. Очаг потух, и она, скрючившись в три погибели, потянулась за веником каких-то сушеных трав, да так и замерла. Надолго – то ли задумалась, то ли, притомившись, задремала.

Три мнимых круга, возведенных ворожбой вокруг избушки еще в первые жизни, по-прежнему защищали ее, отводя чужой взгляд и заставляя лихой и простой люд блуждать и сворачивать с пути. Но в этот раз что-то пошло не так – над верхушками елового леса пронеслись два самолета.

Баба Яга открыла глаза и закудахтала, как наседка:

– Чтой-то? Чтой-то? Давиче шумело, а нонче летает ктой-то?

Выползла на июньскую вечерку, задрала голову. Опять рычащее перекрестье со свастикой на боку пролетело.

– Матушки-батюшки! – всплеснула руками колдунья. – Да неужто человеки летать научились?

Она взяла клюку да поковыляла в лес: ягодок собрать, травинку какую, грибок беленький. И удалилась-то недалече, и поклоны землянике устала отвешивать – слепая ведь совсем стала, но этот любимый запах почуяла сразу. Затрепетали крылья ноздрей – кровью запахло!

А ведь рядом, на болотах, крики чьи-то! А когда раздались выстрелы, поняла, что чья-то смертушка бродит недалече. Смерть и к ней приходила: постоит, погрустит да и уходит. Баба Яга и просила ее, и умоляла забрать с собой, и умащивала жертвами животных и не только… Бывало и разбойника лихого на заклание отправит, но смерть положит руку на плечо ведьмы, скорбно помолчит, заберет душу очередной жертвы, а затем отрицательно покачает головой в капюшоне и уйдет, не оборачиваясь.

Баба Яга ее многажды призывала, да все без толку. Не могла смертушка забрать ее, не получалось. Запретили ей. Давно запретили – строго-настрого.

В нелегких раздумьях Яга поковыляла восвояси, к избушке своей, почерневшей от прошедших десяти веков. Бревна ее давно превратились в камень, уже и не шевелилась милая – поскрипит иной раз да ставенкой хлопнет, жаром очага дыхнет, а то и пылью чихнет – вот и вся жизнь.

Ведьма свернула с малоприметной тропки, а вот и родной тын с черепами на тычках.

Но запах! Русским духом пахнет!

Опираясь на клюку-посох, Баба Яга медленно вошла в магический круг и застыла в изумлении, обомлела. Перед ней, прислонившись спиной к стенке избушки, на старом бревнышке сидел молодой мужчина с закрытыми глазами.

«Красивый, – подумала она. – Надо же, какой красивый!»

И тут Баба Яга заметила кровавое пятно на его рубахе.

– Кто ты, бедолага? – прохрипела она, обращаясь к непрошеному гостю.

– Здравствуйте, бабушка, – с болью в голосе откликнулся человек.

Прижимая кисти рук к окровавленному боку, он с трудом продолжил:

– Гвардии старшина Андреев, – и добавил: – Саша.

На траве, справа от сапог, чернел вороненой сталью автомат ППШ, тут же валялась забрызганная грязью мятая фуражка с красной звездочкой.