Ядерный принц - [23]

Алисовский что-то говорил и говорил, Сан Саныч что-то механически делал, иногда кивая в ответ. Вместе они отправились к бассейну, по пути здороваясь с людьми и обмениваясь ничего не значащими приветственными фразами. Сан Саныч был вроде бы рядом с Алисовским, но мысли его витали где-то там, в тех невидимых волшебных сферах, где правят бал Вера, Надежда, Любовь.

Вода бассейна, после жаркого дня, оказалась теплой и приятной, когда Сан Саныч окунулся в нее. Они неторопливо проплыли, болтая и пофыркивая, несколько кругов, после чего пошли греться в бурлящем клокочущем джакузи. Мир был прекрасен. Над ними, подсвеченные иллюминацией теннисных кортов, дорожек и бассейнов, подобно летающим тарелкам, медленно кружили какие-то неузнаваемые птицы. С гор слышался заунывный с подтявкиванием вой койотов. Жизнь тоже была прекрасна. Сан Саныч ощутил себя младенцем, окруженным добрыми заботливыми руками матери. Здесь, в этой стране, которая десятилетиями являлась врагом России номер один, он почувствовал себя спокойно и защищенно, как давно не чувствовал себя дома.

Россия... Призрак Коммунизма, бродивший некогда по Европе, вернулся в свой оплот жуткими привидениями невинных жертв, взывающих к отмщению. Сломав все, что можно было сломать, страна дорвалась до Свободы и отшатнулась, увидев ее "недетское, злое лицо". В экстремальных условиях перестройки, ставящих под вопрос саму возможность выживания, исчезли ранее господствовавшие в стране спокойствие и умиротворенность, заменились на деятельное хваткое возбуждение или отчаянный страх за завтрашний день. Но это теперь было где-то там, далеко, за горами и океанами. А здесь была атмосфера комфорта и покоя, да к тому же где-то рядом витала надежда на счастье.

- Это же элементарно, Ватсон, - бесконечно повторял свою любимую фразу каким-то чудом оказавшийся рядом, словно сконденсировавшийся из воздуха Славка. - Самая хорошая страна в мире - это Австралия. И у России, и у Америки руки по локоть в крови. Вы никак с Чечней и Афганом не разберетесь, Америка тоже лезет то в Европу, то на Ближний Восток, то в Азию. И что им там надо? В Ираке, например. Меня шокировал тот факт, что семьдесят процентов американцев высказались за нанесение по Багдаду бомбового удара. Семьдесят процентов... Багдад угрожает интересам Америки, - произнес он с иронией. - Совсем свихнулись. Америка теперь претендует на роль мирового жандарма. Брали бы пример с Австралии. Это же элементарно. Она имеет мудрость никуда не соваться, вести абсолютно мирную политику. Именно поэтому Австралия и процветает. А Россия тоже хороша...

- Слушай, Славка, ты сам всего лишь четыре года назад из России свалил...

- И не жалею, представляешь, совершенно не жалею.

- Ой, врешь. Ходили слухи о твоем страшно ностальгическом послании, которое ты отправил основательно надрамшись. А если учесть, "что у трезвого на уме, то у пьяного на языке"...

- Это была минута слабости... - сказал Славка.

- Затянувшаяся на четыре года, - продолжил Драгомиров.

- Как можно мечтать вернуться в страну, которая вкладывает бешеные средства в войну в Чечне, которые потом чудесным образом аккумулируются в банках на Западе? И это при том, что в этой же самой стране резко повысилась смертность от истощения. Вы сидите по уши в дерьме и будете сидеть еще не знаю сколько. Только твой сын, дай бог, будет жить нормально. Уехав в Австралию я, по крайней мере, сохранил семью...

"Мужья всех баб, с которыми имел дело Славка, считали своим долгом предлагать мне свои услуги", - напомнил Некто слова Славкиной жены на проводах, более напоминавших похороны. В шумной компании после этих слов на несколько мгновений воцарилась мертвая тишина, в которой было слышно, как смущенно вымучивал улыбку Славка.

"Ты даже сам не понимаешь, как ты прав, Славка, - подумал Сан Саныч. - Семью мне сохранить не удалось..."

Мой спутник был желтый, худой, раскосый.

О, как я безумно его любил!

Под пестрой хламидой он прятал косу,

Глазами гадюки смотрел и ныл.

О старом, о странном, о безбольном,

О вечном слагалось его нытье,

Звучало мне звоном колокольным,

Ввергало в истому, в забытье.

(Н.Гумилев )

Память Сан Саныча помимо его желания вернулась в тот вечер, милый домашний последний вечер, когда все еще были вместе, когда он еще был кому-то нужен. Огонь змеящимися горячими язычками танцевал в открытой изразцовой печи, дробясь в хрустале бокалов накрытого стола и отражаясь в морозных узорах окон и ледяных наростах на подоконнике. Золотые всполохи жадно лизали последние доски старого шкафа, постреливали горящие угольки, перекликаясь с хлопками новогодних ракетниц и петард на улице. Празднично возбужденные мальчишки восторженно сжигали в печке старые тетрадки, спасаясь от холода в доме, едва теплые батареи отказывались греть.

- Пятерки горят, красиво горят.

Огонь перелистывал странички, загибая обуглившиеся уголки.

- Русский горит и немецкий горит, а математика гореть не хочет.

- Смотри, какие черные барашки.

Малиновыми пятнышками в черной пене трепыхалось пламя, подбадриваемое движением закопченной кочерги.