Яд для Моцарта - [13]
– Тебе многого не понять. Поэтому я и затеял этот разговор. Несмотря на то что мы братья, нам предписаны разные дороги.
– Дороги? О чем ты?
– Я – странник.
– Странник?.. Удивительно. Мне непонятен твой ответ. Ты возделываешь землю, на которой произрастают плодоносящие растения и колосья… Допустим, ты действительно преодолеваешь расстояния – туда и обратно, вдоль своего огороженного куска земли. Но эти расстояния столь малы, что их невозможно принять за дороги путника. Если уж на то пошло, то путешественником, скорее, можно назвать меня – простого пастуха, кто, повинуясь предписанному испокон веков роду занятий, от восхода до заката бродит по полям, сопровождая смирные стада.
– Брат, ты и не подозреваешь о том, что за дороги простираются предо мной и куда они ведут!
– Так расскажи мне.
– Еще не время. Ты должен все увидеть сам, собственными глазами.
– В пламени костра?
– Да. Ты увидишь, как я бреду сквозь века, как преодолеваю огромные пространства…
– Но для чего? Зачем тебе эти странствия? Какую цель ты преследуешь?
– Слишком много вопросов, на которые я пока не могу дать ответа. Ты все узнаешь, но позже.
– Твой голос, наполненный глубокой печалью, твои усталые глаза и поникшие плечи тревожат меня.
– Плечи мои поникли из-за того, что на них лежит тяжкий, непосильный груз. Это кара Всевышнего – обречение на извечное и неизбежное странствование. Я должен брести из эпохи в эпоху, меняя страны и города, выполняя одну и ту же миссию. И никто не в силах помочь мне избавиться от этой скорбной ноши.
– В чем твой грех?
– Позже, брат мой, позже… Что было или будет – того уже не изменить. Целую вечность я вынужден скитаться. Я просил случайных прохожих, кто попадался мне на пути: «Возьмите нож, вонзите мне его в грудь и избавьте меня тем самым от моей участи вечного странника», – но каждый поспешно отворачивался от меня и смотрел, как на прокаженного. «Это грех великий, великий грех!» – твердили мне все в один голос. В моих руках нож непослушен – он изворачивается, падает оземь и минует мое бренное тело, оставляя меня в живых. О, если бы кто-либо знал, как это невыносимо – существовать вечно и нести свой крест вместе с невозможностью искупления!!!
– Прошу тебя, успокойся. Мне тяжело видеть, как ты страдаешь. Может быть, я смогу чем-то помочь тебе?
– Ты? О, нет, брат. Как может помочь далекая звезда страдающему неизлечимой болезнью?
– Что за неведомая болезнь терзает твою душу?
– Ты лучше все поймешь из пламени костра. Острые и проворные язычки огня расскажут внимательному слушателю обо всем, что его интересует. Смотри, в самом сердце костра мерцает магический кристалл – сейчас он повернулся к нам другой гранью.
История вторая. По одну сторону Австрия, первая половина XIX века
solo espressivo
Передо мной лежит маленький рисунок, выполненный цветными карандашами. На нем изображены, и, надо признать, весьма неплохо изображены три молодых человека – в полупрофиль, плечом к плечу. Это Тельчер нарисовал нас, когда мы с Шубертом нагрянули к нему в гости под каким-то несуразным предлогом. Просто в тот вечер Франц был подавлен, и мне хотелось как-то развлечь его. Помню, что мы уселись рядом за рояль (Тельчер был одним из тех немногих счастливцев, которые имели в доме небольшой кабинетный рояльчик) и музицировали до глубокой ночи. Франц играл по нотам, кажется, это было что-то из Моцарта, а я переворачивал ему страницы.
Тельчеру удалось запечатлеть нас такими, какими нам предрешено быть. Квинтэссенция судьбы. На рисунке ближайшим к краю листка сидит Шуберт, мой дорогой Шуберт.
Темно-русые кудри и баки, обрамляющие доброе и несуразное лицо, открытый лоб, прямая линия редких бровей, глубоко посаженные глаза, взгляд которых светящимися лучами пронзает круглые стекла пенсне, ставшие органичной частью его облика, короткий нос и тонкие нервные губы, пухлый подбородок с ямочкой, частично скрытый воротничком рубашки – всегда безупречно чистым, и черный шейный платок, штрих современности, дань моде… Он хотел привязать себя этим платком к тому времени, в котором находился. Напрасно.
Рядом с ним я – всегда и неизменно – я. Одной рукой я обнимаю его за плечо, а вторую держу на пюпитре рояля, наготове, чтобы не упустить момент, когда на странице закончится музыкальный текст. Франц не терпит заминок и прочих неловкостей в исполнении, хотя сам в жизни был невероятно неуклюж.
В тот год, предпоследний год жизни Шуберта, я был особенно хорош собой, признаюсь без ложной скромности. Об этом красноречиво свидетельствует рисунок, и вы можете убедиться в объективности моей самооценки, взглянув на него.
Мой образ удался Тельчеру наиболее ярким. Он совершенно метко (таким художественным взглядом может обладать только настоящий мастер!) уловил во мне сущность. Взгляд прищуренных глаз, направленный в ту же сторону, что и взгляд Франца. На благородном лице – спокойствие в дьявольском сочетании с усмешкой, проглядывающей из уголков губ.
Портрет вышел бы куда лучше, если бы из-за моего плеча не выглядывала физиономия Иоганна, нашего знакомого, который оказался у Тельчера совершенно случайно и с присущей ему безмерной простотой, а попросту говоря, нахально присоединился к нам, испортив всю картину.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Светлая и задумчивая книга новелл. Каждая страница – как осенний лист. Яркие, живые образы открывают читателю трепетную суть человеческой души…«…Мир неожиданно подарил новые краски, незнакомые ощущения. Извилистые улочки, кривоколенные переулки старой Москвы закружили, заплутали, захороводили в этой Осени. Зашуршали выщербленные тротуары порыжевшей листвой. Парки чистыми блокнотами распахнули свои объятия. Падающие листья смешались с исписанными листами…»Кулаков Владимир Александрович – жонглёр, заслуженный артист России.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.