Яблоко раздора. Сборник рассказов - [72]

СЛУЖАКА

Заместитель командира батальона по строевой и физической подготовке долговязый и тощий, как циркуль, майор Данило Дробына, что в переводе с украинского языка означает «лестница», как зеницу ока берег и лелеял плац от внешних посягательств на его территорию. Он втемяшил себе в сознание, что для каждого вояки молодой украинской армии плац – святое место. Столь ценную мысль старался любыми доступными средствами и способами внушить своим тугодумам подчиненным – новобранцам и старослужащим, то бишь «дедам» во время отработки упражнений и приемов по строевой подготовке и с оружием, и без такового, зачастую из-за острого дефицита стволов и боеприпасов. Ради неприкасаемости плаца добился установления поста для часового.

И только узкому кругу лиц из числа пострадавших было известно, что во время коротких антрактов между напряженными занятиями на плацу Дробына, получивший прозвище Кроком руш! («Шагом марш!»), чаще всего находился в засаде. Он с удовольствием отлавливал солдат, посмевших без его позволения беспечно прогуляться или пересечь обожаемый им плац по диагонали или рваными зигзагами.

Тщательно замаскировавшись, пан майор прятался за одним из многочисленных стендов с изображениями марширующих воинов, либо за конструкцией стационарной трибуны, откуда командование учебной дивизии, готовившее младший начальствующий состав, т. е. ефрейторов, сержантов и старшин, проводило строевые смотры, тренировки для участия в парадах по случаю знаменательных дат.

– Струнко! – заслышав разговор в строю, крикнул Дробына, гневно сверкнув зрачками.

– Что ему надо? – спросил новобранец Василий, призванный из Крыма у такого же москаля Степана из Харькова.

– Наверное, у майора голова с похмелья болит и он требует водку,– ответил рядовой.– Есть такая «Золотой струмок» называется. На проводах пил с друзьями. Но самогон крепче…

– А может ему нужны струны для гитары? – предположил крымчанин. – Струнко, струна, очень даже похоже. Наверное, лопнули струны у его гитары или бандуры?

– Струнко! – побагровел майор, но Вася и Степа продолжали шепотом строить версии.

– Смирно! Руки по швам! Черт вас подери, москали! – вышел из себя Дробына. – Хлопцы, парубкы, державную мову треба знаты.

– Шальной у нас командир. Как конь ретивый закусил удила. Натерпимся мы от него,– вздохнул Василий и замер, опустив руки по швам.

Прямоугольный плац параметрами с футбольное поле, представлял собой заасфальтированную площадку с разметкой. Со всех четырех сторон был окружен высокими тополями, в кронах которых гнездилось беспокойное воронье, равнодушно взиравшее на колонны и шеренги парящихся на солнцепеке солдат. Они (вороны) вызывали у Дробыны чувства тревоги и гнева. Мало того, что своим гвалтом заглушали его зычный голос, вынуждая увеличивать децибелы, но и норовили с высоты окропить майора и измученных муштрой подчиненных въедливыми, словно серная кислота, эскрементами. Опасения ретивого служаки оказались не напрасными.

Однажды большой ляпун угодил майору в фуражку, сбив ее с продолговатой, как тыква, головы. Терпение служаки лопнуло, как мыльный пузырь.

– Пане майор, гарно що коровы не литають, – нарушив устав (в строю положено молчать, как рыба, и только ресницами хлопать), посочувствовал ему салажонок Ефим Горилка.

– Мовчать! – оборвал его побагровевший, словно цукровый буряк, Данило и приказал. – Зараз швыдко к черговому за гарматой! Ни за кулеметом … ни мабуть, за автоматом и холостыми набоямы.

На листке бумаги черканул записку дежурному по батальону офицеру. Минут через двадцать рядовой Горилка и еще трое рекрутов принесли из оружейной комнаты автоматы Калашникова и холостые патроны. Дробына вооружился одним из автоматов и по его команде солдаты открыли пальбу по ненавистным воронам. Птицы, испытав шок, проявили массовое недержание, или, выражаясь медицинской терминологией, «жидкий стул», обрушив на майора и его подчиненных содержимое своих кишечников. В результате вторая половина дня была полностью посвящена очистке превратившегося в камуфляж с птичьими отметинами, хэбэ.

Другая часть солдат, вооружившись ведрами, швабрами и щетками, словно палубу авианосца, усердно драила асфальт. Майор кипел гневом, как смола в котле, но на отстрел ворон боевыми патронами без разрешения сурового комбата не отважился. И своих привычек не оставил, устраивая засады. Наиболее ушлые рекруты, внезапно обнаружив майора на плацу, прямо на бегу, галопируя, отдавали ему честь, приложив руку к козырьку фуражки. Однако это их не спасало от утомительно-изнурительных занятий.

– Кроком руш! Нали-во, напра-во! – гудел неутомимый голос Дробыны. Тот, кто угодил в его сети, потом десятой дорогой обходил плац, словно минное поле. Зато на строевых смотрах личный состав батальона химзащиты неизменно получал благодарности от комдива.

В дни торжеств, когда звучали марши военных оркестров, в такт ударам барабанов, чеканя шаг проходили колонны, майор чувствовал себя именинником. Любо-дорого было на него глядеть. Его рыбьи, навыкате глаза, сияли, как фосфор в ночи, а на смазанных салом (не пожалел нацпродукт) хромовых сапогах с высокими голенищами играло солнце. Данило не без гордости осознавал, что наука пошла курсантам впрок и каждый из них вправе претендовать на место в роте почетного караула. И даже воспоминание о вороньей бомбардировке экскрементами не могло поколебать его убежденности.