Я жил - [4]

, — это отблески огня, окрашивающие небо красным заревом. Немецкая артиллерия приступила к работе, покрывая город шквалом снарядов… Наше (временное) жилище чудом уцелело у на нем были следы «всего лишь» от двух артиллерийских снарядов.

Но нам не суждено было отделаться так легко. Около часу ночи нас разбудил громкий взрыв — снаряд попал в квартиру под нами, убив женщину. Мы вскочили и побежали вниз по темной лестнице, заполненной людьми. Крики, призывы о помощи и стоны перемешивались с неприятным эхом разрывающихся снарядов. Наш дом начал гореть. Мы побежали во двор, я с чемоданом самых ценных записей и книгу держа в руках нашу дрожавшую собаку. В тот моменткогда я пересек двор, неподалеку разорвалась шрапнельу не причинив никому вреда. Мы укрылись в подвале, но в пять утра нам пришлось его оставить, так как одна из лестниц горела и оставаться было небезопасно.

Мы побежали в город. На улице Сенкевича мы нашли убежище в огромном, но очень грязном и переполненном подвале. Артобстрел продолжался без перерыва. В семь вечера это здание тоже начало гореть. Мы снова выбежали, на этот раз на улицу Маршалковская, где укрылись на узкой лестнице… Пошла вторая ночь. Артиллерия продолжала стрелять — весь город был объят пламенем. Я никогда не забуду зрелище, которое предстало перед моими глазами на углу улиц Маршалковская и Цельна: лошади, мечущиеся или распластанные на тротуаре, освещенные отблесками горящих как коробки домов, люди, бегущие из дома в дом в поисках безопасного убежища. В течение ночи артиллерийский огонь немного ослаб, и я, положив голову на колени официантки, заснул. Я был голоден, мы едва сумели спасти нашу собаку; дали ей сахара и чудом раздобытой воды.

Вдруг дверь отворилась и внесли четырех тяжело раненных солдат. Их перевязали при свете свечей, но ни воды у ни медикаментов не было. Женщины начали терять самообладание и падать в обморок. Дети плакали. Я тоже был на грани срыва. Наконец, я успокоился и слушал с безразличием разговоры о том, нужно ли потушить свечи или нет и так далее. Толпы людей штурмовали нашу дверь, пытаясь войти. Артиллерийский обстрел значительно ослаб… Варшава и Польша вместе с ней прожили свой последний день.

Я могу добавить, что не записал в своем дневнике, а именно, что, когда мы бежали по горящим улицам, мать держала подушку над моей головой, чтобы защитить меня от падающих обломков.

В подвалах ходили самые невероятные слухи, и я записал их в своем карманном дневнике:

Поляки отбивали немецкие атаки и освобождали городау французы прорвали линию Зигфрида, а англичане высадились в Восточной Пруссии. Один из нерегулярно выходивших листков новостей, который появился в те дни под бодрым названием «День добрый!», объявлял в своих заголовках: «Линия Зигфрида прорвана. Французы входят в Рейнскую область. Польские бомбардировщики летят на Берлин».

Все это, конечно, было чистым вымыслом. Наконец правда стала ясной для всех: 17 сентября советская армия пересекла границу Польши и оккупировала ее восточные районы. 24 сентября, в воскресенье, я записал в дневнике:

Варшава защищается. Советы оккупировали Борислав, Дрогобыч, Вильно, Гродно. На западном фронте тишина. Польша потеряна. Надолго ли?

Двадцать шестого польские власти и германские военные начали переговоры. Варшава капитулировала на следующий день. По согласованным условиям объявлялось перемирие на сорок два часа. В 14 часов двадцать седьмого пушки замолчали и самолеты с неба исчезли; к этому моменту они уничтожили каждое восьмое здание в городе. Воцарилась жуткая тишина. 30 сентября немцы вошли в город. Я повстречал их передовую часть, открытую военную машину, которая остановилась на углу улиц Маршал- ковская и Аллеи Ерозолимских, в самом сердце Варшавы. Молодой офицер, сидевший рядом с шофером, встал в машине и сфотографировал толпу, ее окружившую. Я бросил на него свирепый, полный ненависти взгляд.

Во время двухдневного перемирия мы вернулись в нашу квартиру, избежавшую разрушения, если не считать выбитых окон. Однако дома на обеих сторонах нашей улицы лежали в руинах. Коко, наша годовалая кокер — спаниель, сопровождавшая нас в скитаниях, просто сошла с ума от радости. Она носилась по столовой, то и дело прыгая на диван и с дивана. Она, должно быть, думала, что наши несчастья закончились.

Существует огромное количество дезинформации относительно польской кампании 1939 года. Обычно поляков высмеивают за их попытку остановить германские танки кавалерией. Дело представляется так, будто они оказали лишь символическое сопротивление и потерпели полный крах. На самом деле они воевали смело и эффективно. Рассекреченные германские архивы показывают, что поляки за четыре недели войны заставили вермахт понести тяжелые потери: 91 ООО убитых и 63 ООО тяжело раненных[1]. Это были самые тяжелые потери вермахта до начала блокады Ленинграда и сражения под Сталинградом. За первые два года немцы завоевали практически всю Европу.

У нас была еда, потому что буквально перед началом войны мать купила большой мешок риса, который хранила под кроватью. Это было нашим основным продуктом в течение следующего месяца. Его готовили различными способами, иногда даже с конфитюром. Была и вода, которой мы наполнили нашу ванну.