Я — ярость - [161]

Уголок рта у Ти-Джея приподнимается в улыбке — редкое зрелище. Он всегда серьезен, всегда выглядит отрешенным, сторонится людей, как кот.

— Суть перемен в том, что нужно захотеть измениться. А перемены — это дискомфорт. Принять решение измениться, довести его до конца, а затем придерживаться — это дело всей жизни. — Он качает головой. — Но я действительно думаю, что такие люди способны измениться. Правда, скорее птицы, чем молотки. Увидимся на ринге.

— О боже мой, — говорит Эми, которая подслушивала, прячась по другую сторону зеркала и притворяясь, что уткнулась в телефон. — Он как гребаный далай-лама, да?

— Тогда, думаю, нестрашно, что я должна ему проиграть.

Эми болтает о своем первом матче, о том, как рада, что выиграет, что ей уже пишут фанаты, хотя она еще ни разу не появлялась на публике, — но Челси молчит. Слова Ти-Джея царапают ее.

Она всегда думала, что жестокость Дэвида проистекает из того факта, что она не была тем, в чем он нуждался или чего хотел, что она плохо играла свою роль в браке, что ее было недостаточно. Ее саму вырастила мать-одиночка, которая редко бывала дома, а когда это все же случалось, большую часть времени Патрисия спала или читала и четко давала понять, что дочь ее раздражает, — и Челси решила, что полностью посвятит себя браку и детям, что добьется успеха там, где ее мать, по ее собственному мнению, потерпела неудачу.

В те годы, когда они жили в студенческом общежитии Дэвида, он нечасто бывал дома. Учеба, вечеринки с друзьями… ну, он никогда особо не распространялся о том, чем там занимался. Студенческие штучки. Она нечасто видела его, он уставал и всегда был в плохом настроении, и она предполагала, что причина в том, что он так много работает (и так много развлекается, ага), что у него совершенно не остается сил на нее. А потом Челси забеременела, и Дэвид снова раздражался, потому что она уставала, ворчала и, как он выразился, порядком раздулась. Он сказал, что тела у беременных грубеют, и это специально, чтоб защитить ребенка, — и это стало концом их физических отношений. Так продолжалось, пока не родилась Элла, и Челси снова уменьшилась, почти вернув себе прежнюю форму. Тогда Дэвид снова захотел ее, и это было облегчением. Она ощущала, что ее любят и о ней заботятся.

Первые несколько лет брака даются нелегко — так все говорят. Беременность, младенцы, подрастающие малыши осложняют ситуацию — это тоже известно. Но Челси думала, что когда все эти ухабы будут пройдены, станет легче, что у него будет хорошая работа, и они купят маленький дом, и ему не надо будет закрывать двадцать предметов в колледже, и останется только работа — и будет просто замечательно.

Но этого не случилось.

Его по-прежнему не было с утра до поздней ночи. Он возобновил вечеринки с друзьями. Он не хотел проводить время с Эллой, помогать с кормлением и пеленанием, вставать по ночам, когда она плакала.

«Это твоя работа, — строго сказал он Челси. — Ты сама ее выбрала. У тебя своя работа, а у меня — своя».

Она продолжала стараться, заботиться о муже и дочери, делала все, что Дэвид хотел, запоминала, что он любит, поддерживала порядок в доме, чтоб к его приходу все было прибрано и не выглядело так, будто в доме есть ребенок.

Только сейчас Челси осознает, что он начал стирать Эллу как личность еще в ее младенчестве.

А саму Челси — и того раньше.

Осознание обрушивается на нее как гром среди ясного неба.

Она могла быть какой угодно.

Дэвиду была нужна не Челси, а симпатичная жена, которая могла ужиматься или растягиваться в соответствии с его потребностями. То, как он с ней поступил, — неважно, намеренно или не сознавая того, — было чудовищно обезличенно. Ему подошла бы вообще любая бесхребетная блондинка (или девушка, которую можно было бы заставить обесцветить волосы). Просто Челси оказалась первой, кто заглотил наживку.

В мыслях проносятся годы жизни, и она припоминает, как легко уступала ему.

Театр и хор? Все кончено. Друзья, которые не нравились Дэвиду? Исчезли из жизни. Она хотела фиолетовую хонду, но он сказал, что это странно выглядит, а потому взял белую машину по сходной цене на перепродаже. Ей понравился маленький домик-бунгало с яркими стенами, а он предпочел особняк стандартного вида в бежевых тонах с патио для гриля. Она хотела вернуться на работу, может быть, получить высшее образование, но он подчеркнул, что хорошая жена и мать должна оставаться дома. Даже на вечеринки у соседей или тусовки с другими мамами из детского сада Челси не имела права ходить, потому что она должна быть дома, потому что это глупо, потому что те женщины были такими или не такими.

Она должна была сидеть дома и заботиться о своей семье.

Он годами отрезал от нее кусок за куском, пока у нее не кончились отходные пути. Пока она не перестала даже выбираться на люди, чтоб увидеть, чего ей не хватает.

Пока однажды она не решила, что все должно измениться.

Пока Ярость не дала ей достойное оправдание.

Больно понимать, насколько безликой была его жестокость.

Понимать, что она соглашалась с ним снова и снова, и однажды от нее не осталось вообще ничего. Просто маленькое привидение, которое бродит по дому в забытьи.