«Я всегда на стороне слабого». Дневники, беседы - [49]

ГЛИНКА: Это тоже больные говорят. Да.

ТОЛСТАЯ: Не хочется туда, но это не самое страшное. Не хочется этот мир, который я вроде как знаю, оставлять и в неизвестность идти. Но страшнее, когда этот мир обессмысливается, как будто из всего душу вынули.

ГЛИНКА: То есть безразличие страшнее смерти, да?

ТОЛСТАЯ: Да.

СМИРНОВА: А вы боитесь смерти?

ГЛИНКА: Я не знаю смерть. Наверное, боюсь, как всего неизвестного.

СМИРНОВА: То есть вы все время рядом с ней, но при этом…

ГЛИНКА: Я же не знаю, что они испытывают. Они все умирают по-разному. Есть больные, которым очень страшно, которые успевают сказать: «Я боюсь, подержи меня за руку». Или: «Покачай меня». Просьбы странные бывают. А есть те, кто так мирно уходит, как говорят — дыхание отлетело. Дети так умирают. То есть просто засыпают. Поэтому для меня это что-то очень непонятное. Собственно, я не задаюсь этим вопросом, поскольку моя цель — сделать, чтобы это было гладко и безболезненно для больного, для людей, которые его окружают. Потому что одного больного обычно окружают человек двенадцать, правда? Включая соседей, родственников, знакомых. И если он ушел некомфортно, то и они будут жить со страхом. Не с естественным страхом смерти, который всему живому присущ. А с тем, что «И со мной то же случится. У меня будет рак».

СМИРНОВА: То есть вы, вообще-то, занимаетесь жизнью?

ГЛИНКА: Конечно. Я работаю с живыми больными. Мои пациенты — живые люди, которые умрут немного раньше, чем мы с вами.

ТОЛСТАЯ: И то никто не знает.

ГЛИНКА: Да и то никто этого не знает.

СМИРНОВА, ТОЛСТАЯ: Спасибо вам большое!

Взрослые о детстве: Елизавета Глинка

[44]

У вас есть какое-то воспоминание из детства, которое можно было бы назвать самым радостным?

Наверное, у меня было очень хорошее детство, потому что этот период я сейчас вспоминаю как сплошной праздник. К какому-то конкретному событию это не привязано. Ну, если совсем что-то детское вспоминать, я помню, как мне подарили кукольный домик. Квартиру для кукол, деревянную. Это первое, что я помню, — как была счастлива. Мне было лет пять. Помню даже запах этой упаковки. Купили, наверное, в «Детском мире». Из раннего детства запомнились именно подарки на дни рождения: один раз были немецкие куклы, другой — кукольный домик.

А какое самое грустное воспоминание?

Когда мне было четырнадцать лет, то у моего дяди, брата моей мамы, умерла жена. И буквально через несколько лет он тоже умер. Когда умерла жена, моя мама забрала их двоих детей к нам. Я помню, как изменилась наша жизнь. Мы жили в двухкомнатной квартире, хрущевской. Мы всегда были вдвоем с братом — и вдруг нас стало четверо. Мама просто купила две новые кровати, и так мы стали жить вчетвером. Младшему двоюродному брату Роме было пять лет, второму мальчику — 13. Рома был совсем маленький. Он вообще не понимал, что случилось. Как так, была мама — и вдруг ее нет. Она трагически погибла. Сейчас я понимаю, как тяжело было нашей маме, а тогда считала, что тяжело нам. Мне не хотелось, чтобы они жили в моей комнате. У нас была своя семья. Этот момент я, конечно, запомнила — это было тяжело. Тогда я в первый раз кого-то хоронила.

У вас была в детстве материальная мечта?

Я всю жизнь мечтала о деревянной лошадке с настоящей гривой. С качалкой. И чтобы она была как настоящая маленькая лошадка. Я их видела, кажется, только на фотографиях или в кино — не знаю. Она качается, у нее стеклянные глаза и настоящая грива — вот это была моя материальная мечта. Я до сих пор мечтаю о такой лошадке, но не хочу, чтобы эта мечта исполнилась. Иначе у меня уже не будет этой мечты. Мне казалось, что это немецкая лошадка. Пегая, с гривой и стеклянными глазами.

Дети задают вопросы Елизавете Глинке

[45]

Почему вас называют Доктор Лиза?

Потому что у меня есть интернет-страничка, которая называется «Доктор Лиза». Так меня назвал один мой приятель, когда я жила в Сербии и работала там, у нас не было телефона, и приятель сделал мне страничку, чтобы мы могли общаться. И с тех пор меня так зовут все.

А что вы делали в Сербии?

В Сербии я делала две вещи. Я растила своих детей, у меня три мальчика, и помогала косовским беженцам, сербам, после войны.

Вы были там с детьми, а разве детям там было не опасно находиться?

Ну, детей и не пускали… Есть такой закон, по которому дети не могли пройти в само Косово. Они жили в Белграде, оставались с няней, а я ехала из Белграда в Косово, четыре-пять часов на машине. Поэтому дети в Косово не были, конечно.

Вы упрямая?

Да, очень. Это помогает. Я не сдаюсь никогда.

Кому вы больше любите помогать, детям или старикам?

Я люблю помогать всем. Для меня нет разницы, старик это, бездомный, ребенок, маленький, большой. Я не делю. Ни на национальности, ни по цвету кожи… Мне все равно.

Вы как себя оцениваете? Вы больше врач или общественный деятель?

Ты знаешь, ни то ни другое. Потому что то, что я делаю, это, по сути, санитарская работа, это тяжелый физический труд. Я себя оцениваю наравне со своими добровольцами, как члена одной команды, которая пытается сделать какое-то небольшое, но очень важное дело.

А кто к вам может обратиться за помощью?