Я возьму тебя с собой - [4]

- В самый раз. Это я-то вредина?! - вскидывается, спохватившись Пашка. - Нет, ну вот кто бы говорил, а? На себя бы посмотрел лучше. Зараза ты, зараза и есть!

- Злой ты. И не объективный, - вздохнув, говорю я. - Короче, эгоист и меня не любишь.

- Ага, скажи ещё: бью тебя постоянно, - радостно подхватывает он.

- Вот возьму и утоплюсь в Урале. Завтра.

- Ну не надо, ну Илюшенька, милый, что же я маме твоей скажу? А во дворе, что со мной будет? - Пашка, вдруг посерьёзнев, смотрит мне прямо в глаза. У меня захватывает дух. Он, сглотнув, тихо произносит: - Сам же знаешь, Илья, что я тебя люблю больше жизни.

- Знаю, - так же тихо отвечаю я, не отрываясь от его глаз.

- Никогда не думал, что так со мной будет, - удивляется Пашка тому, что с нами происходит. - Как-то и больно, и сладко сразу…

Я согласно киваю головой. И удивляюсь: обычно мой сероглазый избегает таких разговоров, смущается, а сегодня, - поди ж ты, сам заговорил. Я пальцем у него на спине пишу: “Ты моя Любовь”. Пишу я рунами Извечной Речи Гирлеона, - священном языке моего Мира. Изящная вязь на долю секунды вспыхивает сиреневыми огоньками, проявившись на гладкой загорелой Пашкиной спине и, угасая и расплываясь, тонет в его нежной коже. Пашка поёжившись, как от холодка, переворачивается и ловит мою руку.

- Ил, мы всегда будем вместе? Всю жизнь?

- Жизнь, - это так долго, Павлуха. Это из тех самых почти, которые никогда не кончаются. Жизнь и Любовь. Происходят лишь Перемены, - Смерть, например, - эти Перемены изменяют Форму, но Суть и Основа неизменны. А Любовь, - это и есть наша Суть и Основа. Так что мы всегда будем вместе. Так или иначе, но это у нас с тобой навсегда…

- Так или иначе… Навсегда, - задумчиво повторяет Пашка. - Вот когда ты так говоришь, мне всегда почему-то грустно делается. Но навсегда, - это хорошо.

Сероглазый, разумеется, не замечает, что главные слова я произносил на Извечной Речи, понятной любому человеческому существу в любом из миров, минующей уши и проникающей сразу в разум и душу.

- Ох, и надоешь же ты мне, если навсегда! - Пашка вскакивает и даёт мне лёгкий подзатыльник. - Ну, чего расселся?! Пошли купаться!

Он, пружинно подпрыгивая на своих длинных стройных ногах, бежит к Уралу. “Во! - думаю я, сбегая по склону следом. - Дерётся! Нет, надо всё-таки притопить поганца, и пускай кусается, фиг с ним, акула белая”.

Мы плещемся, брызгаемся, подныриваем друг под друга, стараясь ущипнуть за задницу, или стянуть с неё плавки.

- Паш, давай на тот берег махнём? - отфыркиваясь, предлагаю я. - Устроим заплыв “Европа-Азия” и “Азия-Европа” обратно?

Пашка плавает гораздо хуже, чем я и мне хочется приучить его к воде.

- Ага, а потону я посреди Урала, как Чапаев, тогда что?

- Со мной не потонешь, - смеюсь я. - Я ж не Анка.

- Лениво мне, - Пашка бьёт ладонью по воде, брызги веером накрывают меня.

Лениво ему!

- Трусишка, зайка серенький! - дразню я его, брызгаясь в ответ.

- Сам ты! А если велики со шмотками у нас сопрут? Домой что, - в одних плавках потыкаем?

Велики мне жалко, велики у нас с Пашкой классные. И дорогие. Настоящие “Cannondale Prophet 71” с титановыми рамами, перевёрнутой передней односторонней вилкой, маятниковой задней подвеской с регулируемым амортизатором, кучей скоростей и широченными колёсами с могучими протекторами. Постоянный предмет посягательств со стороны Никитоса. Нам их подарили на наши пятнадцатилетия этим летом, - моя мать сговорилась с Пашкиными предками, и заказала два велика в Питере. Я, сделав зверское лицо, пытаюсь схватить Пашку за шею.

- Ну хорош, Илюха, ну кончай! Давай лучше поныряем, - отбиваясь, просит он.

Поныряем, - это значит, что я сажусь на дно на корточки, а Пашка забирается мне на плечи, потом я, резко оттолкнувшись от дна, вскакиваю одним движением, и донельзя довольный сероглазый кувырком бултыхается в воду. И так до тех пор, пока мне не надоест.

И мы ныряем, и плаваем, и брызгаемся ещё и ещё. Мы наслаждаемся летом, уральской водой, трелью одуревшего от жары жаворонка и стойким горьким запахом полыни. Мы упиваемся близостью друг к другу, нашей юностью и нашей Любовью.

Как далеки сейчас от меня проблемы Гирлеона, - моего Мира. И Орлед, моя родина, лучшая часть лучшего из всех миров тоже отпускает меня. Далеко-далеко от меня оказываются варвары из-за Перешейка, пираты с Архипелага, даже Владыки Яви и Снов из ордена Воплощённой Мечты, и те сейчас далеко-далеко. Мне скоро уходить, что ж, - я возьму тебя с собой, Сероглазый! Тебе понравится мой Мир, я знаю, ты в него влюбишься с первого взгляда. И он с радостью примет тебя в гости. Конечно же, мы вернёмся сюда, - на Землю, - здесь пройдёт лишь несколько секунд без нас, но в Гирлеоне протекут годы, годы моего Мира, который станет и твоим. Также как стал для меня моим твой Мир. Ты будешь оставаться пятнадцатилетним всё это время, твоя земная юность останется с тобой. Ты научишься многому из того, что умею и знаю я, - я, Гирс Орледский, - не всему, конечно, но многому…

- Илья!!! - звонко орёт мне в ухо Пашка. - Ты что, опять в астрал ушёл? Очнись, утонешь!

Он силком наклоняет мою голову и пригоршней плещет мне в лицо воду. Я хватаю его за запястья. Попался, гадость мокрая!