Я воевал в Корее - [37]

Прибывшая 28-я бригада сменила шотландцев. Они хорошо сражались и заслужили отдых.

Мы заняли позиции на высоте, откуда просматривалась протекавшая поблизости река Пукханган. Вскоре пошли сильные дожди. Насквозь промокшие в своих открытых окопах, дрожа от сырости, солдаты проклинали все на свете и уже не верили, что здесь когда-нибудь может быть сухо.

Двадцать восьмого апреля нам сообщили, что нас выводят в резерв корпуса. Мы не верили своим ушам. Радостное известие подняло у нас настроение. В тот вечер мы снова направились на юг. Пересекли реку Пукханган, на берегу которой американцы возились около своих зениток, и двинулись на Янпхён. Ночь застала нас в небольшой деревне поблизости от реки Ханган. Нам сказали, как и в прошлый раз, что здесь мы пробудем до вывода из Кореи.

И вдруг в ночь с тридцатого апреля на первое мая нам приказали приготовиться к маршу, чтобы поддержать какой-то американский полк. Итак, в ясное солнечное майское утро, когда во всем мире такие же люди, как мы, праздновали день Первого мая, мы снова двинулись на северо-запад.

Нам говорили, что китайцы все чаще продолжают наступать, хотя, возможно, теперь действовали лишь разведывательные отряды. Достигнув указанных позиций в горах, мы обнаружили, что поддерживать или сменять здесь некого: там не было ни одного американца. Верные себе, американцы бросили позиции, когда им вздумалось. В результате этого в линии фронта образовалась широкая брешь, через которую могли пройти целые армии противника.

Газеты, которые приходили из Японии, пестрели небылицами о нашем последнем бое. В одном из сообщений говорилось: «27-я бригада выдержала натиск китайских войск, насчитывавших двадцать четыре тысячи солдат, и предотвратила полный разгром 8-й армии». В этой «небольшой» ошибке повинна, видимо, наша разведка, ибо даже при самом богатом воображении там нельзя было увидеть такое количество китайцев.

Нам не сообщали о ходе операций на других участках фронта и вообще о событиях в Корее. Это вызывало постоянное недовольство среди наших солдат. Обычно в подразделения поступали некоторые разведывательные сводки, но офицеры редко доводили их до солдат. Не информировали нас и о ходе проводимых нашими войсками операций. Мы знали только одно: атаковать или оборонять данную высоту. Не представляя общей обстановки, мы никогда не знали и не могли понять, что на первый взгляд незначительная задача, которую нам приходилось выполнять, может оказаться очень важной для операции в целом.

Трудно воевать, когда у тебя нет ясного представления о целях войны и ее перспективах, а у нас действовало известное армейское правило, которое нам постоянно повторяли: «Солдату думать не положено, он должен только действовать». Хотел бы я знать, какая армия может успешно воевать, если ее солдаты не думают хотя бы несколько минут в день.

Если не считать фанатического напутствия, с которым к нам обратились перед отправкой из Гонконга, ничего вразумительного мы не слышали. Нам не говорили, зачем нас послали в Корею и за что мы должны сражаться. Мы даже не знали, что ООН вновь подтвердила свои первоначальные резолюции по корейскому вопросу и что члены нашего парламента официально потребовали внести ясность; в этот вопрос.

Если бы нам теперь сказали, что мы все еще «возглавляем поход за свободу» и тем самым спасаем себя от участи «рабов Москвы», вряд ли бы мы стали это слушать. Мало кто из нас верил небылицам о Москве. Мы знали, что наша свобода осталась в мирной Англии и что не наше дело навязывать войну Корее и закабалять ее народ. Большинству английских солдат не было никакого дела до Кореи и ее народа, они не питали ненависти к солдатам, воюющим против нас. Меньше всего могла воодушевить нас на ратные подвиги мысль о «коммунистической угрозе». Нет, мы хотели только одного — уехать домой и обо всем забыть. А в это время государственные деятели и генералы Запада громогласно заявляли: «Солдаты знают, что они воюют за свободу». Можно подумать, что все мы добровольно приехали воевать в Корею и единодушно поддерживаем и Организацию Объединенных Наций и США!

В армии солдатам не разрешается создавать какие-либо организации и союзы. Если солдат совершает дисциплинарный проступок, офицер для него одновременно и прокурор и судья. Поэтому солдату не приходится особенно рассчитывать на справедливость.

В Англии из всех организаций армия наименее демократична. Солдаты лишены всяких прав. Жизненный уровень офицера значительно выше, чем солдата; поэтому офицеры считают себя привилегированной кастой. Боясь подорвать свой авторитет, они не желают общаться с солдатами и требуют от них беспрекословного повиновения.

…Наконец долгожданный день наступил. Двенадцатого мая нас сменили австралийцы, обреченные участвовать в этой войне еще несколько месяцев, а мы отправлялись в тыл — снова к реке Ханган. На следующий день из Инчхона прибывал новый английский батальон, и нам нужно было готовиться к отправке из Кореи.

Тот вечер, о котором я сейчас вспоминаю, был для меня и радостным и печальным. Радостным потому, что я навсегда избавлялся от ужасов страшной корейской войны, а печальным потому, что я покидал Корею.