Я видел, как живет Италия - [49]

— Нет, — продолжает он, — здесь суверенное государство. Да, пожалуй, действительно суверенное… Скажем, до известного предела.

Пройдя несколько шагов, он останавливается перед маленьким зданием; буквы на его фронтоне извещают: «Ваnса»[106].

— У нас валюта внутреннего пользования — merit о, как вы видели. Он не котируется на миланской бирже, зато у нас лира имеет постоянный курс: пять лир за один merito.

Я терпеливо слушаю его, ожидая объяснений. Сам я в этом деле осведомлен слабо. В пути, на дороге, идущей вдоль берега моря, которую итальянцы называют Виа Аурелия, примерно в семидесяти километрах от Рима и как раз перед въездом в Чивитавеккию (откуда мы должны отплыть в Сардинию), я увидел мост с надписью: «Republica dei Ragazzi» (Детская республика). Совершенно машинально я остановил машину. Навстречу мне вышел господин и назвал себя: доктор Альфонсо Раффаэли, директор. Он спросил, не хотим ли мы осмотреть республику, я ответил, что сделать это мы почтем за счастье.

— Все это началось… — говорит он.

Гордый своей эрудицией, я перебиваю его:

— С фильма «Boy’s Town»[107] со Спенсером Трэйси и Мики Руни, появившегося году в 1937-м…

Наш чичероне улыбается.

— Если вам угодно. Но правильнее отнести это к началу эксперимента отца Фланагана, который тоже пытался…

Жест и незаконченная фраза дают понять, что знаменитый «Boy’s Town» — не из фильма, а настоящий — в конечном счете потерпел неудачу. Тихим голосом, как бы сожалея, он комментирует:

— Знаете, когда начинают обезьянничать со взрослых…

Мимо нас проходит группа мальчиков в купальных костюмах, направляясь на пляж. Вид у них здоровый, по крайней мере в физическом отношении; в моральном я пока не могу судить. Директор делится воспоминаниями:

— В ту пору я видел этот фильм в Аргентине. Я руководил там скаутским движением. И уж если вы любитель ссылаться на кино, то я вам напомню «Sciuscia»[108] (произносится «шуша», испорченное английское «shoe-shine» — чистка ботинок)…

— Я знал Италию конца войны.

— В таком случае вы, вероятно, обратили внимание, что при освобождении перед властями стояла очень острая проблема: что делать с массой детей, предоставленных самим себе и по большей части материально независимых?

Подумать, что с тех пор прошло почти пятнадцать лет! В Риме, как и во всяком другом городе, к моменту прихода союзников эти дети были хозяевами улицы. Бытовые трудности того времени, распущенность нравов, умиление, вызываемое в душе солдат (сначала немецких, потом союзных) возрастом и живописным видом ребят, — все это привело к тому, что детям была предоставлена преждевременная свобода. Зато на их плечи лег груз забот о семье. На Юге мальчишки собирались в шайки, деятельность которых была самой разнообразной — от вооруженных нападений до более или менее законных коммерческих операций, включая и те, в которых объектом купли, продажи и обмана были чернокожие военнослужащие «made in USA». Тот, кому удавалось их споить, продавал их в розницу «в расфасованном виде» — «брутто», то есть в обмундировании, или «нетто», то есть одетыми только в исподнее (Италия стыдлива). Белье реализовалось особо. Я помню, как в 1944 году порт в Неаполе оградили решеткой; армейским шоферам было приказано, выехав за решетку, мчаться по городу, не останавливаясь ни на минуту. Едва шофер замедлял ход, туча мальчишек, словно саранча, набрасывалась на грузовик и очищала его меньше чем за минуту. Возле Р.Х.[109] дети моложе десяти лет поджидали военных, которые выходили, нагруженные своими «рационами». Сигареты, шоколад, конфеты, нитки, иголки, бензин и кремни для зажигалок… все эти дефицитные товары дети выпрашивали, покупали или крали, чтобы продать потом по баснословным ценам, проделывая по нескольку раз то, что на коммерческом языке называется злостным банкротством.

Дона Антонио Ривольта, священника, уроженца Милана, тревожило такое положение детей. С великим трудом ему удалось уговорить нескольких sciuscia — да и их родителей! — чтобы дети начали вести более здоровую жизнь под его руководством. Получив помощь от некоторых американских благотворительных организаций, он арендовал участок в окрестностях Чивитавеккии, где и была основана Republica dei Ragazzi.

Она существует и поныне, модернизированная, разросшаяся, — убежище для покинутых детей совершенно нового типа; единственное учреждение такого рода, с гордостью подчеркивает доктор Раффаэли, выжившее в том виде, в каком оно было основано.

На первых порах обнаружились трудности двоякого рода. Бесспорно, что детей привлекала в республику именно независимость от взрослых. Но при этом, во-первых, они утверждали, что образование им ни к чему — совсем недавно они это доказали! — во-вторых, познав независимость, они никак не желали быть на чьем-либо иждивении. Они хотели сами зарабатывать себе на жизнь и не быть обязанными никому.

Поэтому было решено, что юные граждане будут посещать школу лишь по желанию. Иногда они из любопытства приходили в школу, потом переставали ходить, потом снова начинали посещать уроки. Организаторы действовали в расчете на естественное человеческое любопытство. И действительно, когда какой-либо урок производил на них впечатление, они начинали расспрашивать швейцара, садовника, кухарку, кого угодно, но только не преподавателя этого предмета. Служащие, получив соответствующие указания, охотно приняли участие в опыте и с готовностью отвечали. Потом мало-помалу они начали отвечать, что «не знают», и отсылали за ответом к учителю. Так возникло ядро, которое постепенно превратилось в активное большинство. Приняв однажды принцип обязательности посещения классов, это большинство уже не пожелало более мириться с его нарушителями. Недисциплинированным пришлось подчиниться. Школьное расписание было принято голосованием и стало выполняться, чем подтверждается справедливость той истины, что мы всегда готовы согласиться на ограничение нашей свободы, если полезность этого ограничения доказана.