Я видел, как живет Италия - [48]
Ему и сейчас еще тошно при одном воспоминании об этом. Он кладет вилку.
— Похороны по последнему разряду!
Короче говоря, он остался в Риме и в течение пяти лет испытывал судьбу. Тщетно. Тогда, чем просто бить баклуши, он решил специализироваться. Еще четыре года учения.
Погрустневший, разочарованный, поумневший Луиджи, ленивый, вялый Луиджи в один прекрасный день понял, что он любит свою специальность.
— И когда мой патрон сказал мне, что медицина — это служение святому делу, я ему поверил. Я поверил ему, я верил до того дня, когда привел к нему больного бедняка, с которого тот преспокойно содрал 30 тысяч лир за консультацию.
Услышав цифру, названную Луиджи, мы не можем сдержать восклицания. Он делает гримасу:
— Самый скромный специалист просит с вас 5 тысяч лир. Нередки случаи, когда требуют 10, 20, 30 тысяч лир. И в два раза больше, если имеешь несчастье побеспокоить какого-нибудь туза. Вся система врачебной помощи основывается на Mutua[102], членство в которой обязательно. Члены Mutua выбирают врачей для своего участка и оплачивают их, в зависимости от того, сколько денег у них в кассе. Больные рассчитываются за все, платя членские взносы. Если по какой-либо причине «свой» врач не устраивает больного, он может обратиться к любому другому врачу, только в этом случае платит по тарифу. Все это так. Но есть ряд сложностей. Каждое из этих обществ взаимопомощи имеет свой перечень принятых лекарств. Патентованные средства очень дороги. Обыкновенно их не включают в перечни. В таких случаях врач, входя в положение больного, выписывает фиктивный рецепт: общая стоимость включаемых в него лекарств равняется стоимости нужного патентованного средства. Аптекарь при этом ничего не теряет. Но Mutua не дремлет. С некоторых пор она стала требовать дубликаты рецептов.
Луиджи брезгливо морщится.
— Конкуренция зверская. Мои товарищи решили организоваться. Они положили для начала брать за консультацию 2500 или 3 тысячи лир. Но всякий раз какой-нибудь собрат по профессии, который уже имел обеспеченную клиентуру и брал по 5 тысяч лир, сбивал цену, доходя до смехотворного тарифа. Это продолжалось до тех пор, пока он не добивал конкурента. В подобных случаях самолюбия не существует… Впрочем, для меня такой вопрос не возникает. После девяти лет обучения и пяти лет прозябания у меня просто нет денег, чтобы где-то обосноваться!
Желая отвлечь его от этих мыслей, мы говорим об Италии. Он признает, не без грусти, что послевоенные успехи весьма значительны. Но, по его мнению, образ мыслей изменился мало. Кругозор среднего итальянца очень узок — и это самое ужасное.
— Ну и что остается делать… Эмигрировать! Нас слишком много, и, что гораздо хуже… мы не любим друг друга. Итальянцы друг друга ненавидят! Если с самого начала у тебя нет денег, ты никогда ничего не достигнешь.
— Женитесь на богатой.
Он криво улыбается:
— Я думал об этом. Но как можно жениться, как можно довериться женщине и сделать ее матерью твоих детей? Ведь когда узнаешь их девушками, они готовы броситься вам на шею безо всяких условий. С тех пор как я в Риме, я никогда не испытывал недостатка в женском обществе. Никогда мне не приходилось утруждать себя ухаживанием или заигрыванием. Первый шаг они берут на себя; я ограничиваюсь тем, что выбираю.
— Это из-за вашего личного обаяния, Луиджи, — вставляет Лилла.
Он отрицательно качает головой.
— Не в этом дело. Женщин больше, чем мужчин. Они действуют по принципу липкой бумаги для мух. Из множества мужчин один да прилипнет. Это более интересное времяпрепровождение, чем подпирать стены на вечеринках.
— В общем, у вас всегда есть любовница.
Он делает резкое движение:
— Momento[103]. Я вовсе не говорил о любовницах. Вы можете добиться от этих девушек всего, абсолютно всего, но только не того, чтобы они пожертвовали вам свою девственность без благословения церкви.
Эпоха полудев?[104] Редактор был прав. Отставание на пятьдесят лет.
Государство в государстве
Пять meritе[105].
Я останавливаюсь в изумлении, наполовину вынув из кармана мои лиры, и недоуменно повторяю:
— Пять merite?
Должно быть, я единственный в мире человек, которому всерьез предлагают заплатить за фруктовый сок неведомой валютой. Маленький тринадцатилетний бармен безмятежно перетирает стаканы.
— Пять merite.
Мой спутник платит. Пока монеты переходят из рук в руки, мне удается рассмотреть их. Никакой ошибки: это действительно merite.
Выйдя, я спрашиваю своего чичероне:
— Ведь это ненастоящие деньги? Дети играют ими?
Мой собеседник мал ростом, коренаст. У него добрые, смеющиеся глаза и строгий рот. Остановившись в тени пинии, он говорит, грустно покачивая головой:
— Иногда я задаю себе вопрос, не играют ли «там» взрослые…
Движением подбородка он указывает на дорогу, нависшую над нами, и на всё, что за ней: на Италию, Европу, планету.
