Я видел, как живет Италия - [15]

— Но ведь промышленность и торговля процветают. Разве это не показатель здоровой экономики?

— Вы рассуждаете, как француз. У вас во Франции есть контроль за ценами, налогами, торговлей. Выдерживается или нет этот контроль — вопрос особый. Но так или иначе — это оружие в руках властей. У нас ничего подобного нет. Никакого контроля… У нас одинаковый продукт, одной и той же марки в двух соседних магазинах может продаваться по разным ценам. Темперамент склоняет итальянца к беспечности, к спекуляции. Он слишком верит в провидение, и поэтому экономика его страны не может быть здоровой. Сегодня все хотят иметь все, и немедленно. Стиральную машину, холодильник, радиоприемник, телевизор, электрический утюг, автомобиль и современную квартиру с горячей водой. Ради этого берут в долг и живут в долг до тех пор, пока не происходит взрыв. А это уже не кредит, синьор, это безумие. Деньги стали такой редкостью, что подчас, если у вас есть наличные, вы получаете 50 процентов скидки.

Он принимает таблетку, вероятно, для того, чтобы укротить разбушевавшуюся желчь, и, провожая меня, сокрушенно качает головой. Я не могу удержаться и задаю ему еще один вопрос:

— Ну, а ваши собственные дела?

В ответ — горькая улыбка.

— Если вы придете ко мне, вы окажетесь в одной из лучших миланских квартир с целой выставкой самых современных предметов сервиса. У меня автомобиль «Альфа Ромео», моя жена ездит за покупками на «Фиате-1100»; мы собираемся купить небольшую машину для сына, который осенью поступает на медицинский факультет. А пока я снял за 350 тысяч лир в месяц виллу на побережье, чтобы провести там отпуск. Дела, слава богу, идут хорошо, но лучше не задумываться, надолго ли это.

Он хватает меня за руку.

— У нас ежедневно опротестовывается векселей на один или два миллиарда. До свидания, мсье.

Десятью минутами позже Винтер подтверждает:

— Правильно. Ну и что же? Ведь риск при торговле в кредит не превышает пяти процентов, а это в расчет не принимается.

У меня немного кружится голова. Личный опыт убедил Винтера в том, что самое главное — это уметь плясать даже на краю пропасти. Он приглашает меня на балкон и показывает на ощетинившийся небоскребами и кранами город. Совсем близко строится огромный дом.

— Это будет гостиница на американский манер — двадцать этажей. Целый город с кинотеатром, магазинами, бассейном, кондиционированным воздухом. В ней можно будет жить, совсем не выходя на улицу. А вот там, по другую сторону площади, видишь, дом? Его начнут разбирать на будущей неделе, чтобы выстроить новое здание. Еще один небоскреб. Снимают рельсы трамвая, роют туннель для метро. Но все это, брат, только с фасада. Милан живет не по средствам. Если бы у тебя был миллион лир звонкой монеты, ты мог бы купить весь центр — с Galleria в придачу. Жизнь здесь напоминает игру в покер: все блефуют. Можно выиграть и с двумя семерками, но для этого надо продержаться до последней ставки.

На улице у меня возникает ощущение, будто по крайней мере треть города состоит из новых домов. Правда, они не всегда построены со вкусом, зато мрамора, блеска, позолоты и украшений очень много. Новые арки вокруг Galleria отлично имитируют старый стиль. Но этот стиль, который все называют стилем Всемирной выставки, стал уже совершенно невыносим. Может быть, каждый здешний архитектор — нувориш? Я чуть не сломал шею, рассматривая смелый, но весьма мерзкий выступ последнего этажа небоскреба. Этот выступ венчает дом, как опухоль.

Вокруг снуют, торопятся, толкаются деловитые люди. Во всех направлениях мчатся с огромной скоростью машины. Невольно вспоминаешь о броуновском движении, в котором частички мечутся во все стороны, то сталкиваясь, то разлетаясь в вечной кутерьме. Магазины завалены товарами. Люди входят, выходят с пакетами под мышкой. Спешат к машинам. Толчея, шум, гам. Вероятно, это и есть американский образ жизни. Люди ведут себя так, словно жить осталось всего несколько часов и нужно провести их в невероятном вихре деятельности. Повсюду плакаты (меня о них заранее предупреждали): «Vendesi» (продается), «Affitasi» (сдается). Магазины, квартиры. Все это не так уж уродливо, но и далеко не красиво. Но это придает городу определенное своеобразие.

Я облегченно вздыхаю: стоило пересечь мостовую — и оказываешься уже не в центре. Безо всякого перехода начинается провинция. На окнах, на балконах, на веревках, протянутых между фасадами домов, висит белье, словно удостоверение социальной принадлежности. По степени белизны, по качеству и состоянию этого белья прохожий может определить уровень благополучия, улицы или квартала.

У моего издателя я встречаю собратьев по перу, которые заводят ту же пластинку, но с некоторыми политическими обертонами. С их точки зрения, фашистской опасности больше не существует: единственные приверженцы прежнего режима — это те, кто из-за ложного представления о мужестве однажды совершив глупость, не желают в ней раскаяться. Зато, считают они, итальянская левая интеллигенция ведет более рискованный флирт с коммунистами, чем французская.

— Не оттого ли так получается, что единственные позиции, которых стоит придерживаться, — это крайние позиции?