Я вернусь! Неудачные каникулы - [28]

— Давайте искупаемся! — крикнул Витька и первым кинулся в воду.

Мы с Вольфрамом тоже пошли к Уралу.

Витька переплыл реку и лакомился смородиной. Вольфрам вернулся на свой берег. Мне хотелось ягод, но я боялся комаров, а в кустах их было множество, Витька то и дело шлёпал себя ладошкой по мокрому телу. Я выбрался на песок и сел рядом с Вольфрамом.

Мы молчали. Вольфрам смотрел на воду и думал о чём-то своём. Такое у него было лицо, будто он тут совсем один. Один или с кем-то, кого я не вижу, а видит только он.

— Где ты, Вольфрам? — тихо спросил я. — В Якутии?

Вольфрам взглянул на меня светлыми глазами, чуть приметно двинул уголками губ:

— В Якутии. В маленьком улусе на берегу большой реки. Якуты гостеприимный народ. Угощали нас рыбой и медвежатиной, а потом мы пили крепкий чай.

Вольфрам замолчал. Подкинуть ему наводящий вопрос?

— И она была там?

— Мария? Нет. Она пришла потом. Остановилась в дверях и спросила, кто тут самый главный геолог.

— Ты был главным?

— Я. Она хотела, чтобы я пришёл в школу и рассказал старшим ребятам о работе геолога. На ней было серое платье. Коса спускалась ниже подола. А сама тоненькая, как подросток.

— Красивая, — сказал я. — Я видел.

— Потом, когда я побеседовал с ребятами, мы с ней всю ночь сидели на берегу Лены. Она в Москве окончила педагогический институт. О Москве говорили. О Якутии. О школе. Очень интересная девушка… А ночи в Якутии летом короткие. Не хотелось расставаться, но утром наш отряд уходил. Я сказал ей, куда выйду через месяц. Точно число назвал и место на берегу речки. Она обещала приехать, встретить. В Якутии говорят: тысяча километров не расстояние. А тут было гораздо меньше тысячи.

Высоко в небе чуть в стороне от нашего пляжа парит коршун. Ровными кругами он ходит и ходит, выглядывая добычу, а может, выглядел уже и теперь прицеливается, как лучше ударить.

— Я опоздал к назначенному сроку, — негромко продолжал Вольфрам. — Мы заблудились, голодать пришлось. А товарищ у меня был некрепкий, язвенник — после ленинградской блокады. Совсем ослабел, идти не может. Наткнулись на охотников. Я оставил с ними товарища, один продолжал маршрут. Но, как ни бился, опоздал на три дня. Тут ещё дожди настигли…

Коршун уже исчез. Должно быть, настиг свою жертву и теперь терзает где-нибудь у гнезда. Витька плывёт к нам.

— Выхожу на берег речки к условленному месту, а речка вздулась от дождей, бурлит вовсю. Смотрю сквозь туман — шалаш виднеется. Конь пасётся. И у самой воды она стоит. Мария. Я как был в походном костюме, в сапогах с раструбами, так и побрёл. На середине реки сбило меня быстриной. Чувствую — конец приходит, воды нахлебался, встать не могу и плыть не могу. Вода в сапоги налилась, ноги — как свинцовые. Но Мария прыгнула с берега, подплыла ко мне. Спасла.

— Необыкновенно у вас началась любовь, — сказал я.

— Любовь всегда начинается необыкновенно, — подхватил выходивший из воды Витька.

Он в любом вопросе, не задумываясь, выступал знатоком.

— Машина гудит, — прислушиваясь, сказал Вольфрам.

Верно: гудела машина. И тут же мы услышали Сашин голос:

— Гари-ик! Воль-фра-ам! Витя-а! Ско-рей!

— Идё-ом! — крикнули мы с Витькой.

— Марков приехал, — сказал Вольфрам. — За нами.

Мы поспешно направились к лагерю. Тропинка вилась по косогору между берёз. Я шёл впереди. Комары гудели надо мной, я то и дело шлёпал себя по спине или по ногам мокрыми плавками, расправляясь с наглецами.

— Что, любят тебя комары? — смеялся Вольфрам. — Ты молодой, вкусный. А меня уже не едят.

— Они тебя на десерт берегут, — сказал шагавший позади всех Витька.

— Кто такой Марков? — спросил я.

— Это интересный человек, — сказал Вольфрам. — Молодой, а геолог сильный. Он и на Кубе бывал, и в Сирии два года провёл. Повидал много.

Берёзки тут росли густо, и солнцу редко где удавалось пробиться сквозь их листву и упасть на траву золотыми бликами. Но возле лагеря берёзки расступились, между ними чаще попадались солнечные полянки, а впереди за белыми стволами уже виднелся непривычно опустелый лагерь. Палаток не было. И стола не было. И два больших камня сиротливо торчали без накрывавшей их прежде плиты.

Грузовая машина с откинутыми бортами стояла посреди поляны. Просторный кузов машины был ещё пуст. На ящике с образцами Саша накрывала чай. Она поставила хлеб и стала резать колбасу. Иван откупоривал банку бобов в томате. Возле Ивана стоял кто-то незнакомый. «Марков», — подумал я.

Он был среднего роста, плотный, крепкий, загорелый, в белой рубашке с короткими рукавами и откинутым воротом, на тщательно разглаженных брюках чётко пролегли стрелочки, а чёрные ботинки блестели. Куда этот чудак собирался: в отряд геологов или в Большой театр?

Марков пошёл нам навстречу, протягивая руку:

— Здравствуй…

— Гарик, — подсказал я.

— Здравствуй, Гарик, — сказал франт и сжал мою руку.

Я близко увидел обнажённые в улыбке широкие белые зубы, синеватые после бритья щёки, высокий лоб и большие тёмно-карие глаза с необычным, чересчур внимательным взглядом. За мной подошёл Вольфрам.

— Здравствуйте, Сергей Михайлович, — сказал Вольфрам. — Письма привезли?

Марков усмехнулся:

— Ты что же, надеешься просто так получить письмо из Якутии?