Я вернусь - [74]

До срока окончания визы оставалось две недели, и Нину это немного беспокоило. Точнее, ей следовало бы об этом беспокоиться, но она никак не могла себя заставить по-настоящему расстроиться.

Ведь был Фрэнк и их уроки английского и русского языков. После того, как она перевела ему стихотворение Симонова (Валера помог подправить ее кустарный перевод и даже громко посмеяться над ее ложью, что она собирается прочитать стихотворение Дугласу), он долго молчал, а затем сказал что-то, что Нина расценила как комплимент. Кажется, он говорил о том, что она умеет тонко чувствовать. В ответ он прочитал «Доктора Живаго», правда, на английском, и у него возникли тысяча и один вопрос, на которые он хотел получить ответы.

Нина старалась, как могла, вначале даже от десятиминутных разговоров на английском у нее начинала болеть голова, но с каждым днем она чувствовала себя все более и более уверенно. Самое главное – ушел страх. С Фрэнком она не боялась выглядеть смешной или глупой, он смотрел на нее с такой добротой и поощрением, что она понимала – не стоит бояться сделать ошибку. Именно отсутствие страха помогло ее английскому прогрессировать семимильными шагами, и Нине очень хотелось хоть чем-то отблагодарить директора за его доброту.

Она остановила свой выбор на пирожках с яблоками, замесила тесто и, напевая, принялась за выпечку. Тесто поднялось быстрее, чем она ожидала, и обещало быть воздушным и тающим во рту (какая банальность!). Пюре сделала сама и немного проварила. На выходе получилась классика. Половину порции решила оставить своим «мальчикам», а половину красиво упаковать и отнести Фрэнку.

Если бы кто-то еще год тому назад сказал ей, что она с радостью будет вставать до восхода солнца, сбегать из дома, как шпион, и с энтузиазмом нестись мыть туалеты, она бы решила, что этот человек сумасшедший. Но жизнь намного богаче фантазии, и словно талантливый режиссер, который умеет держать зрителя в напряжении, она реализовывает самые невероятные сценарии.

Упаковать пирожки она не успела, Дуглас отчего-то нарушил заведенный режим и вернулся домой раньше, чем она ожидала. Аромат выпечки почуял с порога и снова протопал тяжелыми сапогами, выпачканными конским навозом, по чистой кухне.

– Что пахнет? – поинтересовался он и, не сбавляя шага, подошел к Нине, неожиданно по-хозяйски хлопнув ее по попе. Та взвизгнула.

Отсутствие к ней мужского интереса у Дугласа она рассматривала как благодать и в глубине души не хотела ничего менять. Чем больше она общалась с утонченным Фрэнком, тем меньше она представляла себя в постели с грубым Дугласом.

А тот вдруг принялся буравить ее глазками-пуговками, отмечая новую кофточку, легкий макияж и прическу вместо обычного мышиного хвостика. Перевел взгляд на выпечку. Неужели этот хвастливый ветеринар и его корова правы? Старая серая мышка спуталась с директором? Да быть того не может!

Когда его покойная жена загуляла с аптекарем, она тоже начала краситься, расчесываться и печь пироги. Но Дороти была настоящей секс-бомбой, это из-за нее дочка пошла по кривой, с такими генами девчонке был прямой путь в проститутки. А эта серая мышь не похожа на похитительницу сердец и возбудительницу гениталий. Неужели он так ошибся?

Не сводя глаз с Нины, он взял с противня горячий пирожок и одним махом откусил половину.

– Осторожно! – только и успела воскликнуть Нина, как Дуглас выплюнул недожеванную массу на пол и, размашисто махнув рукой, опрокинул противень со свежей выпечкой. Тот с особым цинизмом загрохотал, переворачиваясь, сминая воздушное тесто и выдавливая яблочный джем на чисто вымытый пол. Нина закусила губу.

– Ой, прости, я такой неловкий, – топорно расстроился Дуглас и, наклонившись, схватил противень рукой. – Горячий! – он изо всех сил пнул его ногой и принялся наступать на теплое тесто, из нутра которого выплеснулись остатки джема.

Дуглас схватил ошарашенную Нину за подбородок и грубо подтянул к себе:

– Я женюсь на тебе, но если ты попробуешь мне изменить, ты улетишь домой вместе со своим выблядком на первом же самолете, – пролаял он ей в лицо.

– Изменить? Выблядком? – ошалевшая Нина повторила незнакомые слова.

Отпустив Нину, Дуглас универсальным грубым жестом объяснил ей значение слова «изменить». В ужасе Нина отшатнулась.

– Но я не изменяю тебе! – воскликнула она. – Это невозможно, я слишком стара для этого!

– Да, – кивнул, осклабившись, Дуглас, – ты слишком старая, не забывай об этом.

Собираясь выйти из кухни, он слишком резко развернулся, и каблук ковбойского сапога поехал на яблочном пюре. В последний момент Дуглас схватился за рабочую поверхность и устоял на ногах.

– Убери эту дрянь. – Он сердито топнул ногой, сбрасывая с нее остатки теплой массы.

Несколько секунд спустя он ушел, громко хлопнув дверью.

БОГДАНА

– Мама, я так больше не могу, – захлебывалась в трубку Богдана, в десятый раз за день набрав номер матери.

Та наконец-то ответила. Только что Людмиле Степановне закончили вливать химию, и она с трудом держала телефон в руках.

Чтобы избежать любопытных взглядов соседок по палате, она попросила медсестру помочь ей выйти в коридор. За небольшую мзду сестрички с удовольствием выполняли ее нехитрые просьбы. Чтобы хотя бы немного облегчить свои страдания, Людмила Степановна продала одну из двух принадлежавших ей квартир. Не выдержала, дала слабину. Вначале хотела обе завещать дочке и внучке, но боль стала непереносимой.