Я в степени n - [39]

Бабушка и дедушка – моя точка отсчета, моя ватерлиния. Весь мир и я находимся гораздо ниже ее, погруженные в мутную водичку мелких забот и сиюминутных желаний. Тем не менее периодически необходимо осознавать свое место во Вселенной. Свое скромное и неприглядное место.

С раннего детства меня очень интересовало их прошлое. Я слушал разговоры, задавал вопросы, иногда они отвечали, о чем-то я догадывался сам. В конце концов разговоры, ответы на вопросы и догадки перемешались у меня в голове, и их жизнь сложилась в единое целое. Нечто вроде эпической голливудской саги, наподобие легендарного фильма «Однажды в Америке» с Робертом Де Ниро в главной роли. Наверняка их реальная судьба была еще ужаснее и прекраснее, но и то, что я представлял, заставляло прибегать к опасным воспоминаниям редко и с крайней осторожностью. Слишком сильное это было лекарство.

Настало время. Пусть я почувствую себя ничтожеством. Но настало время и не остается другого выхода. Пора узнать, где я на самом деле нахожусь в истинной системе координат. Не там, где деньги по оси икс и самомнение с понтами по оси игрек, а там, где просто любовь и просто смерть, и человеческая жизнь в их точке пересечения.

Я смотрю на Аньку и не знаю, что мне делать. Смотрю, смотрю и вспоминаю…

Прошлое

В декабре знаменитого тридцать седьмого года в седьмой класс старой московской школы на Воздвиженке, где учился Славик, зашла новенькая. Учительница ее представила:

– Дети, это Маруся Блуфштейн, ее родители переехали из Киева. С сегодняшнего дня она будет учиться с нами.

Славик на новенькую даже не посмотрел. Он сидел на последней парте и увлеченно играл с соседом в фантики. В классе установилась необычная тишина, а он все пытался, негромко хлопая ладонью по столу, перевернуть неподдающийся фантик. Пытался, пока сосед не ткнул его больно локтем в бок и не прошептал горячо на ухо:

– Славик, глянь!

Славик глянул и пропал навсегда. Муся тоже удивленно посмотрела на хулигана, играющего в фантики посреди урока. Славик позорно покраснел и закашлялся.

– Вячеслав, вы в каких эмпиреях витаете? – строго спросила учительница. – Это школа все-таки. Или вам нехорошо?

– Мне хорошо, – глупо, но честно ответил Славик. – А это кто?

Он потянулся обеими руками к стоящей у доски Мусе. Как будто он ребенок маленький, а она – мамка долгожданная, вернувшаяся с работы. Очень смешно получилось. Класс заржал, а Муся, довольная произведенным ею феерическим эффектом, проследовала на указанное ей место.

Это, конечно, реконструкция. Дед, например, утверждал, что он, лишь мельком взглянув на новенькую, продолжил спокойно играть в фантики. Новенькая же, напротив, покраснела от его короткого взгляда и даже глупо чихнула, пораженная его суровой мальчишеской красотой.

Бабушка только смеялась в ответ:

– Да ты тогда, дурачок, со стула чуть не свалился от счастья. Бормотал что-то невразумительное – молился, наверное. Совсем ты, папка, старый стал, склероз у тебя, что ли, начинается?

Дед горячился, говорил, что нет, он точно помнит – продолжил спокойно играть и даже выиграл у соседа по парте замечательный фантик от карамельки. Там еще лебедь такой смешной был нарисован, с оранжевым клювом.

Бабушка смеялась и целовала постаревшего Славика в проплешину на голове. А ему нравилось, и в восемьдесят лет млел он от своей Мусечки, хитрил, доказывал:

– Лапки еще у лебедя были коричневые… В этом и весь юмор – лапки коричневые, а клюв оранжевый.

Муся только громче смеялась и опять его целовала.

…Но тогда, зимой тридцать восьмого года, до поцелуев было еще далеко. Впервые влюбившийся Славик не понимал, что с ним происходит. Новенькая, Маруся Блуфштейн из Киева, повсюду преследовала его. Не в реальности, а в мечтах. Но это было еще хуже. Он делал уроки и вместо легко дающихся ему математических формул видел в учебнике ее мягкие, как бы светящиеся изнутри каштановые волосы. Зашвырнув бесполезные книжки под кровать, он шел на каток – развеяться, а там его встречали удивительные, цвета спелой сливы глаза Маруси. Он, известный на всю Воздвиженку конькобежец, не мог проехать по льду и десяти метров – спотыкался, падал, расшибал нос и колени. Разбивался о следящие за ним глаза, тонул в них, пропадал… Пытался изгнать видение – и не мог.

Славик пугался, ему казалось, что он сходит с ума. Жил себе не тужил, был главарем местной шпаны по кличке Егоза, учился при этом лучше всех в классе. И на тебе – здравствуйте, не ждали! Какая-то Маруся Блуфштейн… Как человек с огромным и негнущимся стержнем внутри, Славик решил сопротивляться. Он дергал Мусю за косички, обзывал ее и всячески третировал. Настоящий советский человек не бежит от опасности, а принимает открытый и честный бой. Если нужно, он даже погибает в бою, но открыто и честно. Погибнуть у Славика не получилось, ничего у него не получилось. Чем больше он издевался над Марусей, тем больше она его преследовала в воображении. Коварная новенькая пробралась даже в сны. И там она вытворяла такое… Он не сдавался, стиснув зубы, еще ожесточеннее глумился над девчонкой. Бил ее портфелем, подкладывал кнопки на стул…