Я в Лиссабоне. Не одна - [87]

Котову было теперь хорошо и уютно. Он гладил спину и бедра тетушки, блаженно жмурясь. С улицы доносился плеск воды.

Его внезапно заинтересовало одно обстоятельство:

— А что, с Венсаном… как-то по-особенному хорошо?

Изабель свела брови:

— Понятия не имею. Да с чего ты решил? Он — игрушка Ингрид. Я не играю чужими игрушками.

— Я так понял, Ингрид иногда дает поиграть подругам.

— Перестань! Это не для меня. Кроме того. есть и другие соображения. Ладно, слушай, я сейчас свалюсь на пол. На этом диване можно сидеть, но не лежать.

Она встала, взяла с низкого стеклянного столика пачку дамских сигарет и вернулась на соседний диванчик. Положив ногу на ногу, закурила.

— Ты не против?

— Кури, пожалуйста! Слушай, тебе очень идет — в одном джемпере. У тебя красивые ноги.

— Полноваты, если честно.

— и красивая попа.

— Что, правда?

— О! Абсолютная правда!

— Приятно слышать это от художника. Ты ведь художник?

— Я-то? Да…

— На мне, кстати, было очень красивое белье. Примерно такое носит Катрин Денев. Жаль, ты совершенно не присмотрелся!

Тетя Изабель озорно улыбалась. Котов потянулся:

— Знаешь, как говорят русские художники — не трусы красят попу. По-французски звучит как-то не очень. Ну ладно. А что ты там хотела сказать о Венсане?

— Ничего.

— Нет, правда, что?

— У тебя какие-то планы в отношении него?

— Да нет, — помотал головой Котов, — какие планы? Просто так. Просто любопытно.

Он подсел к ней и приобнял. Она улыбнулась и пустила в сторону тонкую струйку дыма.

— Тебе просто любопытно. А я смотрю на это по-своему. У меня сын всего на четыре года старше Венсана.

— Он учится?

— Кто — сын? Он не учится, он уже работает. В Лионе. У меня есть еще и дочь, она на год постарше. Она живет в Марселе.

— А внуков еще нет?

— Внуков нет. Дочь в точном соответствии с твоей теорией замуж не торопится.

— Слушай, — Котов возвысил голос, — тебя ведь можно считать очень свободным человеком! Ну, по моим представлениям.

— Да. Вероятно, ты прав. И что?

— И какие приоритеты в жизни свободной женщины? Что теперь в твоей жизни главное?

— Я понимаю, на что ты намекаешь. Ну да, на первом месте, наверное, был бы секс. Но с ним, видишь ли, есть кое-какие проблемы… Ты вспоминал тут Катрин Денев. Она хоть и старше меня на 10 лет, но на нее сохраняется довольно высокий спрос. А я в основном сижу здесь, в горах, и в город выбираюсь нечасто. Зато есть много времени заботиться о здоровье. И еще, конечно, дом отнимает время. Вот так.

— Это дом твоего мужа?

— Да, первого мужа. Он умер восемь лет назад, ему только исполнилось 52. А со вторым — не сложилось. А ты не женат?

— Пока нет. И даже не планирую, — твердо сказал Котов.

Они уезжали в девятом часу вечера. К машине, на нижнюю террасу спустились вместе с ними хозяйка — тетя Изабель и Ингрид. Долговязая Бьянка осталась торчать в одной из гостиных у телевизора и провожать их не вышла, что Котова почему-то не удивило. Хозяйка виллы была в приподнятом настроении, а Ингрид, похоже, грустила.

На обратном пути по той же горной дороге опытный Алекс закладывал такие виражи, что у Котова начинал тревожиться желудок. Венсан, напротив, был очень доволен. Габариты шоссе сияли во тьме пунктирами — вереницами светляков, упрятанных в бордюры. Ветер свистал. Время от времени машина определенно намеревалась вылететь за пунктиры в пустоту. До Вентимильи им, впрочем, посчастливилось доехать. Сворачивая с автострады к морю и к городу, Алекс коротко осведомился:

— Куда вас?

— В старый город, — сказал Венсан, — к «Рыбаку».

Взбирающийся на холм старый квартал Вентимильи нежно светился розовым светом. Алекс остановил машину напротив узкой щели между стен двух древних домов: щель как порядочный переулок имела название на белой табличке и начиналась каменной лестницей. Дождавшись момента, когда Венсан вылез, Алекс обернулся через сиденье к Котову:

— Подожди секунду. Изабель просила передать тебе письмо.

Котов принял аккуратный длинный конверт. Венсан, стоя в двух шагах, прищурясь, наблюдал. Зимний вечер оседал холодной дождевой пылью.

Они одолели три марша древней лестницы меж закопченных стен, свернули в темноватый переулок, уставленный мотоциклами, и метров через сто оказались на крохотной мощенной булыжником площади, образованной перекрестком. В угловом доме над входом в кафе светился фиолетовый якорь. На мокрых булыжниках мерцали лиловые отсветы. Заведение показалось Котову тесным, грязноватым и прокуренным, хотя, вероятно, не лишенным некоторого уюта. Оценить его можно было именно в зимний вечер — сырой и ветреный. Бармен из-за стойки приветствовал французского гостя с неожиданной сердечностью.

— Люблю итальянские кабаки, — философствовал Венсан, разглядывая на свет рюмку с коньяком, — и городишки их люблю.

— Французские города разве хуже?

— Французские слишком лощеные. Итальянские, наверное, грязнее, обшарпаннее, но они… знаешь, настоящие. Ну да. Не знаю, как сказать по-другому — настоящие, понимаешь меня?

— Кажется, да. — Котов покивал. Венсан, избывающий приятное, легкое утомление, был как хирург после удачной операции: пил блаженно-мелкими глотками коньяк и жаловался на боль в правой кисти. Котов попытался вспомнить, кого и как юный эллин ублажал правой рукой, но так и не вспомнил.