Я ухожу - [48]

Соня, конечно, не решала его проблему, но, как уже известно, Ферреру трудно было обходиться без женщин, и на второй же день после своего возвращения он сделал попытку возобновить прежние амурные дела. Среди них были и перспективные знакомства, и бесперспективный флирт, и близкие связи — завершенные, незавершенные, оборванные или представлявшие какой-то интерес. Увы, ни одна из его попыток не увенчалась успехом. Особы, которые могли бы воспламенить его сердце, были теперь недосягаемы, живя либо в другом месте, либо с другими партнерами. Остальные же, не столь соблазнительные, казались доступнее, но тут уж он сам не испытывал энтузиазма.

Разумеется, оставалась еще Элен, но Феррер никак не мог решиться возобновить с нею отношения. Он не видал ее с того самого дня, как она пришла к нему накрашенной, а он умчался в Испанию, и до сих пор не мог понять, как с ней обращаться и что думать. Элен была одновременно и слишком далекой и близкой, готовой на все, и холодной, непроницаемой и понятной, и Феррера отнюдь не прельщала мысль взять приступом эту неведомую вершину. Однако он все же позвонил ей, но даже и тут не смог добиться встречи раньше, чем через неделю. По прошествии этой недели, в течение которой он трижды решал отменить свидание, оно состоялось и состоялось в печально известных банальных традициях, а именно, партнеры поужинали и легли в постель; то, что произошло дальше, нельзя назвать большим успехом, но дело было сделано. Потом оно было сделано вторично, и на сей раз удалось куда лучше; тогда они стали повторять его еще и еще, пока не стало совсем хорошо; между объятиями им удавалось и побеседовать, теперь уже довольно непринужденно, и даже посмеяться; в общем, можно сказать, процесс пошел, да-да, он явно пошел.

А коли так, нечего и нам тянуть резину, ускорим наше повествование. В следующие недели Элен проводит все больше времени на Амстердамской улице и все чаще заглядывает в галерею. Вскоре у нее появляется дубликат ключей от квартиры Феррера; вскоре этот последний не продлевает контракт Элизабет, которую, естественно, вскоре сменяет Элен, получив при этом и дубликат ключей от галереи, отданные Ферреру Сюзанной возле Дворца Правосудия.

Элен довольно быстро обучается новому ремеслу. Она прекрасно владеет искусством сглаживать острые углы, и Феррер доверяет ей — правда, для начала на условиях половинной оплаты — большую часть контактов с художниками. Так, например, она должна внимательно следить за продвижением работы Спонтини, поднимать дух Гурделя и умерять претензии Мартынова. Все это тем более кстати, что сам Феррер с головой ушел в торговлю своими северными древностями.

Очень скоро и как-то незаметно (так что не стоит об этом долго говорить), Элен переехала на Амстердамскую улицу, а поскольку дела в галерее шли все лучше и лучше, начала работать там полный день. Кажется, все художники, особенно Мартынов, предпочитают иметь дело с ней, а не с Феррером: она спокойнее, тоньше и проницательнее, чем он; впрочем, она отчитывается ему в делах каждый вечер на Амстердамской улице. И, хотя они не говорят о своих дальнейших планах, их отношения весьма напоминают жизнь супружеской пары. По утрам они сидят рядышком, она за чаем, он за кофе, подсчитывая доходы от продаж и расходы на рекламу, обсуждая сроки изготовления экспонатов и обменные операции с заграницей и окончательно приходя к выводу, что затраты на скульпторов себя не окупают.

Феррер начинает подумывать о переезде. В нынешней ситуации это вполне реально. Сокровища, найденные в трюме «Нешилика», принесли ощутимые барыши; кроме того, рынок искусства за последнее время оживился, телефон трезвонит безумолку, коллекционеры шарят жадными взглядами по стенам, а их чековые книжки так и порхают в воздухе, словно летучие рыбки. Отказ от скульпторов не нанес никакого ущерба бюджету галереи, тогда как Мартынов, напротив, уверенно идет к официальному признанию: ему уже поручают оформление холлов министерств в Лондоне и заводских управлений в Сингапуре, роспись театральных потолков и занавесов по всему миру; за границей все чаще устраиваются его выставки — в общем, дела идут совсем недурно. Беклер и Спонтини, сперва дивившиеся этому успеху, мало-помалу тоже приобрели множество поклонников своего таланта; даже Гурдель, на которого давно махнули рукой, вновь стал пользоваться спросом. Благодаря всем этим удачнейшим продажам Феррер и приходит к выводу, что можно, даже нужно и притом нужно безотлагательно, сменить жилье. Теперь он, слава Богу, в состоянии купить себе что-нибудь большое и светлое, например, совсем новую, гораздо более просторную квартиру на последнем этаже, под открытым небом — пентхауз в доме, который достраивается сейчас в VIII округе и будет готов в начале января.

А пока еще вопрос о переезде не решен, они устраивают приемы на Амстердамской улице. Организуют коктейли, обеды, зовут нужных людей, богатых коллекционеров вроде Репара (который приходит без супруги), критиков, собратьев-галеристов; однажды вечером приглашают даже Сюпена, который является со своей невестой. В благодарность за помощь Феррер преподносит ему маленькую литографию Мартынова, которою Элен выторговала у художника по самой низкой цене. Сюпен, крайне смущенный, сперва объявляет, что не может принять такой ценный дар, но в конце концов берет и уходит, зажав под мышками с одной стороны упакованную картинку, с другой — руку невесты. Уже наступил ноябрь, воздух сух и прохладен, небо синее, погода ясная. Иногда, если Феррер и Элен не ждут гостей, они ужинают на открытой террасе ресторана, а потом выпивают по стаканчику в «Циклоне», «Центральном» или «Солнце» — барах, где сидят все те же знакомые, которые были у них, скажем, позавчера, — галеристы, критики и прочие.