Я убийца - [17]

— Спасибо, — киваю им головой и падаю на кровать, как только закрывается дверь палаты.

Я только всхлипываю в подушку, кусаю ее, ору, прижимая ее плотно к лицу, чтобы не было слышно. Обидно до безумия. Обидно от того, что всем плевать на гибель моих родных. Я потерял то, что так боялся потерять, но встретил со стороны других лишь холодное безразличие. Никогда в жизни я еще не чувствовал себя настолько раздавленным и униженным. Они уже договорились между собой и все решили без меня! Нахапали взяток, и теперь эту бюрократическую машину уже не повернешь вспять. Хотя я надеюсь на обратное. Пока еще надеюсь.

Прошел день. В мою палату заходит адвокат — высокий стройный блондин с зализанными назад волосами в дорогом, переливающемся на свету сером костюме. Новехонькие ботинки еще хрустят при каждом шаге. От него за версту разит высокомерием, гордыней и уверенностью в том, что я букашка в этом мире и ему ничего не стоит при желании раздавить меня прямо здесь и сейчас. Он с явной неохотой пододвигает ногой табуретку к моей кровати, брезгливо проводит по ней пальцем и, скривив недовольную гримасу, садится, положив свой портфель на колени.

— Максимов Максим Юрьевич?

— Да, — я приподнимаюсь с кровати. — Можно просто Макс, — протягиваю руку, чтобы поздороваться.

Он смотрит на меня, словно на вошь, слегка ухмыляясь кончиками губ.

— Цукерман Иосиф Давыдович. Я представляю семью Фроловых, а конкретнее, Фролову Елизавету Викторовну.

Я, как придурок, держу руку в воздухе в надежде, что ее все-таки пожмут — хотя бы ради приличия. Этот адвокат в дорогом блестящем костюме напоминает мне акулу, кружащую вокруг пловца в ожидании, когда в воду попадет первая капля крови, чтобы тут же разорвать тело в клочья. Не спеша опускаю руку и вытираю вспотевшую ладонь о бедро, а эта самодовольная сволочь начинает копаться в своем портфельчике.

— Так вот, молодой человек, что я вам могу сказать, — он достает авторучку и листок бумаги, пишет на нем что-то и протягивает мне. — Как только вас выпишут из больницы, будет назначен суд. Моя клиентка подает на вас иск с целью возмещения ущерба. Если не хотите остаться совсем без штанов, — он складывает губы так, что становится похожим на утку, — не стоит артачиться. Признайте все, как есть, и я уговорю ее снизить сумму иска.

— Как у вас все просто. А ничего, что я потерял свою семью? — прикрываю ладонью рот, чтобы откашляться.

— Соболезную вам, конечно, — естественно он не соболезнует и даже не сочувствует мне. Ему вообще наплевать на все, что произошло. Его интересует только гонорар, который ему платит клиент. Защищать ублюдка, выродка, мразь или еще что-то подобное ему не впервой. Такова работа адвоката. — Но в вашем случае смягчающих обстоятельств я не вижу. Рад был познакомиться. И до встречи. Суть мысли, я думаю, вы уловили, — он хлопает себя по коленям и поднимается. — Подумайте о том, что я вам сказал. Семью назад не вернешь, а вам еще жить да жить.

Когда я только приходил в себя, никто не посещал меня, кроме отца Петра и главврача реанимационного отделения, который заходил ко мне в палату, чтобы поинтересоваться моим самочувствием. В общем-то, навещать меня было и некому. Однако стоило мне немного поправиться, как на меня тут же набросилась стая гиен. Когда они поняли, что я на тот свет не собираюсь, стали рвать меня на части. Я хочу умереть. От переживаний я не ем по нескольку дней. Но им все равно, они приходят, допрашивают, будто я преступник. Иногда я жалею, что таковым не являюсь: хотя бы было, за что оправдываться. Мне то и дело звонят какие-то люди, предупреждают, угрожают. Даже следователи намекают на то, чтобы я не возбухал и молчал. Мол, дадут условный, и дело с концом. Мол, ерунда. А я хочу умереть. Я не боюсь смерти — напротив, мечтаю о ней.

Все это было до того момента, когда я сорвался. Сорвался безвозвратно в бездну. А тогда в голове крутилась фраза из мультфильма «Маугли»:

— Мы принимаем бой!

Я кричал это в одиночку, стиснув зубы, сидя на холодном полу больничной палаты.

Глава XIV

Безумие заставляет человека взять Бога за горло.

Ж. Батай

Больше года я отъедаюсь на казенных харчах. Мое тело пропитано ароматами хлорки, лекарств и местной столовой. От зловония собственной мочи меня выворачивает, равно как и от стойкого запаха антибиотиков. Благо, Павел Алексеевич поместил меня в отдельную палату. Наверное, я для него вроде подопытной морской свинки, которая вопреки всем биологическим законам осталась в живых. Он заставляет меня заново учиться ходить, орет, как черт, чтобы я наконец-то пришел в себя и начал думать головой, а не тем местом, на которое я обычно хочу плюхнуться от усталости и немощности. Заставляет меня есть, пить, заставляет заново начинать жить. Возится со мной, как с родным, только вот непонятно зачем и почему. Денег я никому не давал, да и не думаю об этом. Я вообще ни о чем не думаю. Просто хочу помереть, чтобы быстрее оказаться вместе со своей семьей. Почему-то хочется верить, что там, где они сейчас находятся, им не хватает меня. Атеист внутри тебя умирает со смертью близких. А может, этому способствует отец Петр и его проповеди? Он приходит редко, когда мне совсем плохо — будто чувствует. Я поначалу гнал его. Господь Бог, которому он служит, не уберег мою семью, а теперь он призывает меня обратиться к вере. Что за бред?!