Я – убийца - [13]

«Доказательство чего?» — спросил себя Роберт, выходя из больничного лифта. Как всегда, когда он размышлял над какой-то сложной проблемой, перед его внутренним взором возникала пустая белая стена, на которую он прикреплял воображаемые бумажки с разными гипотезами. Для серьезных случаев у него в голове имелось что-то вроде уединенной комнаты, где он скрывался каждый раз, когда хотел собраться с мыслями. «ФЕЛИКС ЖИВ», — заглавными буквами значилось на самом большом листке.

«Но как такое возможно?»

Конечно, еще очень долго после похорон он задавался вопросом, не подменили ли Феликса. Но в тот момент он был единственный мальчик в отделении новорожденных. У трех других матерей родились девочки. Поэтому риск перепутать младенцев полностью исключался. Кроме того, еще перед вскрытием он убедился, что оплакивает своего младенца. Даже сегодня Роберт помнил то чувство, когда приподнял тельце на металлическом столе, чтобы на прощание погладить родимое пятно.

«Тогда все-таки переселение души? Реинкарнация?»

Штерн мысленно разорвал листок, прежде чем всерьез рассматривать эту версию. Он адвокат. И для решения проблем обращался к статьям закона, а не к парапсихологии. Как бы ни было тяжело. Он придерживался старого тезиса. «ФЕЛИКС = МЕРТВ», — написал он на третьем листочке и только собирался его зафиксировать, как мысли снова начали скакать и путаться.

«Но зачем кому-то сеять сомнения по поводу его смерти? И как все это связано с Симоном? Откуда, ради всего святого, мальчик знал про труп в том подвале на заброшенной фабрике?»

Штерн спрашивал себя, что может говорить о его душевном состоянии решение в это субботнее утро отправиться в клинику Зеехаус, чтобы прояснить последний вопрос. Штерн был настолько погружен в свои мрачные мысли, что не услышал медбрата, который катил на физиотерапию пожилого мужчину в кресле-каталке. Оба напевали рефрен классического шлягера «АББА» «Money, Money, Money», когда Штерн завернул за угол больничного коридора и влетел в них на всей скорости.

Он ударился о каталку, потерял равновесие и отчаянно замахал руками в поиске какой-нибудь опоры. Скользнув пальцами по рукаву медбрата, беспомощно оперся о голову больного и в конце концов, падая, схватил того за запястье. В результате вырвал у мужчины в кресле-каталке катетер капельницы и рухнул на мятно-зеленый линолеум.

2

— Боже мой, господин Лозенски? — Бородатый медбрат обеспокоенно присел на корточки перед пациентом, который полушутливо махнул рукой.

— Все в порядке, все в порядке. Со мной же ангел-хранитель. — Старик вытащил из-под футболки цепочку, на которой болтался серебряный крест. — Лучше позаботьтесь о нашем приятеле внизу.

Штерн потирал подушечки на ладонях, где ободрал кожу о шероховатое искусственное напольное покрытие.

— Мне ужасно жаль, — извинился Роберт, поднявшись на ноги. — У вас все в порядке?

— Это как посмотреть, — хмыкнул медбрат и осторожно закатал рукав старого мужчины до локтя. — Капельницу придется потом еще раз поставить, — пробормотал он, бросив взгляд на тыльную сторону кисти старика, всю в пигментных пятнах, и попросил господина Лозенски приложить ватку к месту входа иголки. Потом осмотрел костлявую руку на предмет перелома или синяков. Несмотря на кулаки боксера, движения медбрата были осторожными и почти нежными.

— За вами гонятся? Почему вы носитесь по неврологическому отделению?

Штерн успокоился, что медбрат не нашел ничего, внушающего опасения.

— Меня зовут Роберт Штерн, простите ради бога, господин… — Ему не удалось разобрать потертую и поцарапанную именную табличку на кителе медбрата.

— Франц Марк. Как художник. Но все зовут меня Пикассо, потому что мне больше нравятся его картины.

— Ясно. Еще раз простите. Я был слишком погружен в свои мысли.

— Мы заметили, не правда ли, Лозенски?

Прямо от мочек ушей Пикассо вниз по щекам спускались густые бакенбарды, которые переходили в светло-коричневую эспаньолку. Когда медбрат улыбнулся и обнажил солидный ряд зубов, то стал похож на классического Щелкунчика.

— Разумеется, я возмещу ущерб, который причинил.

Штерн вытащил бумажник из внутреннего кармана пиджака.

— Нет, нет, нет… так у нас дела не делаются, — запротестовал Пикассо.

— Вы меня неправильно поняли. Я просто хотел дать вам мою визитку.

— О, вот с этим можете не утруждаться, верно, Лозенски?

Старик в кресле-каталке кивнул и с шаловливым выражением лица изогнул одну из внушительных бровей. В отличие от его редких волос на голове брови двумя мощными пучками стальной шерсти выступали над впалыми глазницами.

— Боюсь, я вас не понимаю.

— Вы до смерти напугали нас обоих. А Фредерик уже не так крепок после второго инфаркта, верно?

Пожилой мужчина кивнул.

— Несколькими купюрами тут не отделаешься, если хотите избежать шумихи.

— Как тогда быть? — Штерн нервно улыбнулся и подумал, не с сумасшедшим ли имеет дело.

— Мы хотим, чтобы вы нагнулись.

Он хотел уже покрутить пальцем у виска и уйти, но тут до него дошла шутка. Он улыбнулся, поднял с пола черную бейсбольную кепку, которую, вероятно, сорвал с головы старика, и вернул владельцу в каталке.

— Именно. Теперь мы квиты. — Пикассо засмеялся, а его престарелый подопечный прыснул, как школьник.