Я... - [13]

Михаил положил рукопись на стол. Напряжённо думая о чём-то он отодвинул обклеенную наклейками шуфлятку. На наклейках были изображены совершенно разные предметы и явления, так что, взглянувшие на лицевую сторону стола, могли увидеть там фотографии машин, архитектурных и скульптурных памятников, камней и ещё много чего. Достав пачку сигарет и задвинув шуфлятку, Михаил взглянул на маленький фотоснимок Якуба Коласа. На снимке Коласу было под пятьдесят. В чёрном пиджаке, с блестящей лысиной, идеально выбритый и напудренный, выражением лица он показывал, что совершенно равнодушен ко всему… Выбритое и напудренное, его лицо говорило: «Я устал! Как же я устал…». Выбритый и напудренный, он будто бы всем своим существом впечатался в камень. И камень этот и поныне хранит изображение великого, откровенного в мыслях, но не в чувствах, поэта… Рядом, скрывая кончик верхнего правого угла, прикреплённый клейкой лентой, красовался ещё один фотоснимок на Колосовскую тему — его памятник… Михаил закурил — собеседник молчаливо наблюдал за всеми его движениями. Михаил попытался представить себе, что происходит с огромным памятником в эту самую минуту. И хотя он знал: парк, в котором памятник живёт вот уже несколько десятков лет, облагорожен, вычищен и находится под присмотром милиции, в голове вырисовывались одни катастрофические картины: стаи разъярённых студентов — вандалистов, безжалостно крошащих монумент, пьяный пенсионер, обсцыкающий каменную глыбу, тысячи сварливых голубей, «высиживающих» Коласа.

— Совсем засрали!.. — сказал вслух Михаил, подумав о голубях.

— Что? — улыбаясь, спросил Алексей.

— Будем говорить откровенно? — Михаил неуклюже открыл рукопись на первой странице.

— Да…

— Если откровенно, я не в восторге от прочитанного. Хотя я ещё не всё прочёл, но уже сейчас совершенно точно могу сказать, что это не пойдёт и что тебе ещё многому нужно учиться…

— Но ты же не всё прочитал! Не до конца!..

— Слушай! — прокричал Михаил, вставая из-за стола. Крик его озёрницей выскочил в открытую форточку, пропрыгал полквартала, заставляя людей содрогнуться, и хриплой жабой — отзвуком вернулся в кабинет. Услышав и осознав собственный крик, Михаил вспомнил тот жаркий день, который даже к вечеру отдавал затопленной печью. Вспомнил, что было их тогда двое: он и его брат. Вспомнил, что весь этот день провели они на болоте. Вспомнил кваканье жаб — звездочётов и нескончаемые разговоры болтливых деревьев. И когда ощутил близость прошлого, вспомнил громовой крик мудрого брата: «Слушай! Это говорит вселенная! Она вся в тебе! Слышишь?..». И ещё были звёзды, шёпот воды… Всё это казалось слишком реальным, быть может реальнее действительности. По крайней мере, минута теперешняя слыла всего лишь частью сна… Но что такого услышал брат в той реальности, что заставило полёвок пробудиться и выползти из норок, а мальков перестать быть немыми? В той реальности, где всё естественно и девственно. Где лишь глаза брата не имеют чётких контуров и слегка расплывчаты… «Никогда мне не понять того!», — с горечью решил Михаил. Он чуть не заплакал от обиды, что даже глаза Коласа сохранились в его памяти лучше, чем глаза дорогого брата. Память об изображении фотографии, что может быть глупее? Придя в себя, Михаил повторил, только шёпотом:

— Слушай — жаба превратилась в малька — Слушай… Как твой друг, дам тебе совет…

— Не нужно мне советов! Ты лучше прочти до конца…

— А ты лучше помолчи!..

— Неужели так сложно сделать это? Неужто подохнешь? Я не знаю, о чём ещё можно откровенно говорить!..

— Вот, блин! — взорвался Михаил. Лицо его налилось помидорной краской, а глаза полезли на лоб — А вот о чём! О том, что весь этот толмут всего лишь видимость — показуха! О том, что нужна подлинность! Понимаешь, подлинность!.. Там должен быть ты!..

— Подлинность? — Алексей поднялся со стула — Хорошо, только вот где твоя подлинность? Это то, что ты сейчас продемонстрировал? Браво! А где же твоя бывшая доброта?

Алексей быстрым шагом направился к двери.

— Сядь! — с треском разлетелось по комнатному объёму, распугало тараканов и без особых усилий хлопнуло форточкой.

— Пока! Надеюсь, ты покончишь с вредной привычкой читать только первые страницы и прочтёшь всё до конца! — сказал Алексей, закрывая дверь.

Михаил, разозлившийся, тяжело дыша, ещё долго нервно стучал пальцами по поверхности стола. Он хотел отвлечься и побороть злобу. Надеясь воспоминаниями сделать это, он пытался вспомнить что-нибудь светлое. Но, как назло, ничего такого в голову не приходило. Тогда была принята ещё одна попытка — придумать светлое — сочинить, создать… Но и это не выходило. Вдруг перед глазами появился образ брата с расплывчатыми глазами… Злоба губит. А злоба на себя? В любом случае, злоба такой силы, какую почувствовал на себя Михаил от невозможности в полной мере воссоздать лицо брата, могла бы навсегда уничтожить его здравомыслие…

С опаской он взглянул на наклейки. Памятники, автомобили, велосипеды, водовороты — всё это показалось теперь настолько чужим и отдалённым, что захотелось сейчас же раскрошить стены кабинета — тюрьмы. Не в силах более быть заключённым, Михаил резким движением схватил рукопись и, раздробив мощным ударом клюва стену, вылетел на волю.