Я – Сыр - [37]

  Она отвернулась от окна.

  - Именно теперь, мы не должны сидеть здесь и разговаривать обо этом. Хотя только здесь безопасно о чем-либо говорить. Грей говорит внизу, в панелированной комнате, или снаружи, подальше от мест, прослушиваемых «жучками». И здесь снова, Адам, мы делаем все, что нам велел Грей. Иногда я ненавижу его лютой ненавистью. Хотя это грех. И я думаю, мы верим ему сполна. Если однажды что-либо случится, то мы его позовем, - она удрученно встряхнула головой. - И уже приходилось, раз или два…

  - Расскажи об этом, Мом.

  - Однажды летом, мы решили взять отпуск. Втроем. Без тебя мы, конечно же, никогда и никуда не ездили. Я всегда хотела съездить в Нью-Орлеан – Мерди-Грес, родина джаза, который так любит твой отец, колоритный старинный город. Но Грей запретил. Он сказал, что в тот год для нас Нью-Орлеан был закрыт.

  - Но почему?

  - Потому что люди, против которых твой отец давал показания, имеют крепкие связи в Нью-Орлеане. Мы доверяли Грею и, конечно же, не поехали, потому что многое пришлось бы поставить на карту. В другой раз мы собрались поехать в Европу. Но Грей сказал, что может возникнуть много проблем с оформлением паспортов. Он считал, что это опасно. У нас опустились руки, Адам. Что я думаю о Грее – он вертит нашей жизнью во все стороны. По мелочам я ему бросаю вызов, хоть в чем-нибудь, ведя разговор не в панелированной комнате, а здесь. Потом переживаю, потому что думаю, что подвергаю опасности тебя и отца. О себе я как-то не волнуюсь…

   Адам внезапно почувствовал, что его засасывает в глубокую тоску.

  - И всегда, Адам, висит эта нескончаемая неизвестность. Никогда не известно, кому можно верить. Никогда неизвестно, кто чужой может оказаться в городе. Телефон звонит, а я думаю: вдруг это тот звонок, я всегда боюсь этого? Обнаружили ли нас? Женщина, которую я видела впервые, пристала ко мне в супермаркете, и я переживаю. Потому что никто никогда не знает – даже Грей. Иногда я боюсь смотреть на него. Факт, что обхожу его двадцатой дорогой. Потому что мы зависим от его милости. Он щелкнет завтра пальцами, и наша жизнь снова может перевернуться с ног на голову.

  Адам был поражен собственным «Никогда не знаешь». Он был в безопасности дома или в школе, но почувствовал себя неловко, когда оказался в центре города или просто гулял по соседней улице. Он стал остерегаться людей, которых не видел раньше. Внезапно он стал ощущать остроту их взглядов, ранивших его изнутри. Кто был тот идущий впереди него? Может, он скрыто следил за Адамом? Стоял ли он перед ним в очереди у газетного киоска на Беккер-Дрегстор, или появился, чтобы наблюдать за ним? «Сумасбродство», - сказал себе Адам. – «Я тот же, что и все пятнадцать лет». Разница была лишь в том, что Адам никогда не замечал его раньше. В Монументе живет 33000 человек, говорил он себе, он хорошо знал социум города на уровне сверстников его класса в школе, а знать в лицо каждого он и не мог. Какие-то лица всегда были ему незнакомы.

  Внезапно, жизнь стала для него невыносимо сладкой. Было забавно, когда он счел свою жизнь подарком на длительный срок. Рутина дней и ночей, повторяющаяся, как заевшая пластинка, с осознанием угрозы его жизни внезапно стала сиюминутной, и каждый час приобрел особую ценность. Еда никогда раньше не казалась ему такой вкусной. После школы он зашел в кондитерскую купить «Мистера Гудбера» или «Трех Мушкетеров». Леденцы показались ему вкуснее, чем когда-либо были. Он также сильнее полюбил отца и мать, и старался быть с ними. Когда они обедали все вместе, он ощущал близость к ним, словно был не просто сын, за кем нужно было убирать постель или выбрасывать мусор, он был их частью. Опасность укрепила его любовь к ним.

Т:            Ну не все же было таким кошмаром?

А:            Нет. Были не худшие времена, когда наша семья была вместе. Но иногда я смотрелся в зеркало, изучая себя, пытался найти в себе что-нибудь итальянское. «Сумасшествие», - смеялся я над этим. – «Никакого сходства со спагетти». Я смотрелся в зеркало и произносил свое имя, то с которым родился – Пол Делмонт. Только шепотом. Вообще, я не изменил своего отношения к роли отца или мистера Грея. Иногда мне казалось, что я стою на крыше и кричу всему окружающему миру: «Я – Пол Делмонт. Я не умер в той аварии в Нью-Йорке… - Бедный Пол», - думал я. Словно он был не мной, а кем-то другим. Отец говорил, что мы получили жизнь в подарок – свыше. И мать – она держала меня в стороне от всего этого.

Т:            Расскажи о том времени.

А:            Был лишь один такой момент, только проблеск…

  В то время, когда для него открылись тайны прошлого, Адам обнаружил, что вопреки ее деликатности и мечтательности, его мать, в отличие от отца, могла бросить вызов их ситуации. Отец окончательно вошел в роль страхового агента, члена «Ротари-Клуба», члена комитета Преуспевающих Коммерсантов. Адам удивлялся спектаклю, зная, что это был всего лишь спектакль. Отец всегда был в характере; трудно было поверить, что он когда-то был газетчиком, борющимся за правду. («Хорошо, не совсем борьба – журналистское расследование, слишком скучная, монотонная работа, нужно было выкопать из тысячи слов одно – то, которое несет в себе правду»).