Я – Сыр - [36]

А:            Мне любопытно вот что…

Т:            Что?

А:            Вы никогда не спрашивали о матери, только об отце, словно вас она ничем не интересует.

Т:            Ты ошибаешься. Это ты ничего о ней не рассказываешь. Я говорил тебе раньше – я всего лишь проводник. Я не веду тебя, а всего лишь сопровождаю.

                             (пауза 15 секунд)

А:            Я хочу рассказать о матери. Я полагаю, что хочу найти ее во всем, что открыл.

Т:            Во всех смыслах. Вперед.

                             (пауза 10 секунд)

Т:            Что случилось? Почему задержка? Расслабься, возьми себя в руки.

                             (пауза 5 секунд)

А:             Ничего – просто в данный момент я не могу вспомнить ее лицо.

Т:             Используй свое время. Она есть, она часть твоей жизни. Она придёт…

  И она, конечно же, была.

---------------------------------------

А:              О моей матери. Всю свою жизнь, с самого младенчества она мне казалась очень печальной. Мне казалось, что иногда попадаются люди худые или толстые, или же с отвислой кожей. Отец всегда выглядел одним из сильных, словно был окрашен в яркие краски, а она – в блеклые. Бред, конечно.

Т:             Не совсем.

А:             Но позже, когда я узнал правду о нашей жизни, то нашел, что печальной она была всегда. Но к тому времени как-то странно. Не тускло, как раньше. Не было той глубокой печали, как когда-то – это можно было объяснить такими словами, как «Никогда не знаешь…»

Т:             Что это значит: «Никогда не знаешь?»

А:             Что-то она говорила мне однажды, когда я пришел домой из школы…

  В тот день он оказался дома наедине с матерью. Она сидела у окна, смотрела наружу, как-то отрешенно, с тоской в глазах. Он не рисовался перед ней с того времени, как открыл для себя правду о прошлом. Она будто бы сторонилась его, отказываясь смотреть ему в глаза, делая вид, что очень занята, если он приближался. Но тогда он вошел в гостиную и стал нежно и пристально наблюдать за вниманием матери к нему. В нем поселилась какая-то новая нежность, которую ранее он не знал. Он хотел подойти и обнять ее, и не уточнил для себя желания признаться ей или себе в этой нежности.

  Она отвлеклась от наблюдения в тот момент, когда Адам вошел в дом. Отвернувшись от окна, она взглянула на него и начала:

  - Ты рано.

  - Встреча в литературном клубе не состоялась… - доложил Адам. Вранье – он не заметил, как с языка соскочило про несуществующую встречу.

  - Я приготовлю что-нибудь поесть, - сказала она, вскочив со стула. Она двигалась быстро, словно не хотела оставаться в этой комнате с ним наедине.

  - Подожди, Мом, - сказал он, коснувшись ее руки.

  Она смотрела на него, невинно и вопросительно.

  - Надо поговорить, Мом, - сказал он. - Мы очень давно не говорили.

  - О, Адам, - сказала она, слезы собирались в ее глазах, и на лице проступила печаль.

  И он не сразу заметил, как обнял мать, пытаясь взять ее как можно удобней. У него в руках она внезапно превратилась в ребенка. В ее рассказе какой-то необыкновенный ужас звучал в словах: «Никогда не знаешь…»

   - Смотри, Адам, никогда не знаешь, что может случиться, и это худшее. Я всегда гордилась твоим отцом, и его решительностью держаться в стороне от всего. В любом случае хуже всего то, что он так любил работу журналиста, а мистер Грей сказал, что ему опасно оставаться в газете даже с новыми личными данными, с новым именем. Тогда мы переехали сюда – оба, и пытались создать лучшее. Мы даже следили за собой. Были в постоянной заботе, чтобы, например, никогда не пользоваться нашими настоящими именами и быть уверенными в том, что нас никто не подозревает. Мне не понятны все эти уловки. Главное, все, что действительно было важно для нас, сохранено. Я всегда была католичкой, ходила в церковь, соблюдала обряды, и хотела остаться в Католицизме. Мистер Грей оформил для нас бумаги, в которых сказано, что мы совершили переход из другой веры. И мы согласились с ним. Ведь суть осталась. Мы не меняли своих религиозных убеждений и остались единой семьей.

  Мать продолжала смотреть в окно, словно за чем-то наблюдая.

  - И так, мы с отцом знали и знаем, что у нас нет гарантий. Я сижу здесь у окна и вижу машину, остановившуюся внизу на улице, и догадываюсь, кто в ней, и что они хотят. Позже эта машина уедет, и я вздохну. Но даже когда машина уехала, я догадываюсь, что они изучают соседей, следят за их планами…

  - Но кто это может быть, Мом? - спросил Адам. - Не сидящие же в тюрьме, против кого отец давал показания? И как они могли выследить его?

  - Это страшно, Адам. Может быть, ты сойдешь с ума, подозревая всех и вся, без причин. Но причины есть, Адам. Люди, против которых свидетельствовал твой отец – члены преступной организации, которая может быть связана с другой такой же организацией и даже не одной. Зло растет и размножается: отрезаешь одну часть, а другая отрастает. Показания отца уничтожили одну часть, но кто знает про другую? И мистер Грей или Томпсон, или как еще там он будет себя называть, у себя в органах, оказывается, обозначен Личным Номером 2222. Он сказал, что если нам будет угрожать опасность, то нужно будет к нему обратиться официально в Вашингтон на этот номер. Вся наша жизнь находится в его руках, Адам. Мы вынуждены доверять ему. По сути, он наш создатель. Он создал нашу жизнь, которой мы сегодня живем. Он дал нам имена, решил, чем твой отец должен заниматься. Он также решил, должны ли мы остаться католиками или нет. Я часто поражаюсь, на сколько велико его милосердие, у этого Номера 2222? Ведь в нашей жизни он в роли Бога, Адам. И это меня вгоняет в дрожь.