Я сын батрака. Книга 1 - [8]

Шрифт
Интервал

По рассказам родителей Иван водил дружбу с калмыками и свободно говорил на их языке. Конечно, дружил не со всеми, а с определённой группой калмыков из пяти-шести человек. Они приезжали к нам все на лошадях, вооружённые карабинами и ножами, шашек у них не было. По словам Ивана: «Шашка, мешает нашей работе, а работа у нас деликатная». И вот они этой компанией гуляли по степным просторам, а разгуляться там было где: вокруг на сотни километров Степь, а на ней пасутся табуны лошадей, крупный рогатый скот, отары овец, так что гуляй, не хочу.

Иван довольно часто уезжал из дома, утром седлал лошадь и в степь. Обычно возвращался дня через два-три, но бывало и калмыки заезжали к нам во двор. Приезжало их человек пять, а то и шесть, все на лошадях, с привязанными к их сёдлам торбами (сумками), а также свёрнутой в рулоны кошмой (войлочная подстилка). Было видно, что люди подготовились для степной непредсказуемой жизни. Приезд калмыков мог быть в любое время дня и ночи. Обычно это происходило так. Во двор на взмыленных (потных) лошадях заскакивает группа всадников, они кружат по двору, что-то кричат друг другу на калмыцком языке, затем один из них подъезжает к окну, стучит кнутом по стеклу и кричит: «Ивана дома». Иван выходит к ним во двор, что-то почергикает с ними на калмыцком языке, быстро седлает свою лошадь, и вот они уже скачут в степь, оставив после себя только клубы пыли. С отлучки он возвращался усталым и пыльным, а если шёл дождь, то были все в грязи и он сам, и его лошадь. С пустыми торбами Иван никогда не возвращался, всегда привозил, какие-либо продукты. Так что в продовольственном плане семья держалась на нём. Как-то в один из моих очередных приездов к родителям мы вечерком сидели под шелковицей за стаканчиком отцовского винца и вели неторопливую беседу. Я в очередной раз просил родителей, чтобы они подробней мне рассказали о работе моего дяди Ивана. Отец как всегда с ответом уходил в сторону, замечая: «Та шо работа, как работа, как у всех». На что мама резко замечала: «Батько (в семье она его звала батько, а он её маты), та кака така як у в сих, ведь он приезжает домой весь в грязи, как говорится, не видно ни кожи, ни рожи, лошадь и та вся в грязи, что же это за работа, что он землекоп что-ли?» Тут отец не выдерживал и взрывался: «Ну, а шо ты хочишь, отбить от табуна десяток лошадей, надо же гнать их, да так, чтобы когда хозяева схватились, а их и след уже простыл. А после дождей земля раскисла и превратилась в сплошную грязь. А лошади, «отбитые» от табуна, несутся по этой грязи очень быстро. И грязь, летящая из под их копыт, попадает прямо на Ивана и его лошадь, вот потому он весь в грязи и приезжает». Ну, теперь ты, Сеня, понял, какая у Ивана была работа?» — обратилась уже ко мне мама. Как я понял, мама не одобряла такую работу своего шурина Ивана. Её понять можно, ведь она была из зажиточной семьи и поэтому конокрадство её не вдохновляло. Родители сидели рядом со мной и ждали от меня ещё вопросов, но я сидел молча, попивал вино из стакана и представлял такую картину. Дядя Иван отбивал от табуна лошадок, а затем гнал их во всю прыть, хлеща арапником то по крупам лошадей, а то и просто по воздуху, создавая свист и шум своим хлыстом. Мне до боли знакома эта картина, так как я тоже в юности пас табун и отбивал от табуна нужных или, наоборот, не нужных лошадей, а затем гнал их куда надо, с такой скоростью, что ветер в ушах свистел. Так что подробности мне не надо было рассказывать. «Вообще-то брат Иван, по натуре, был человек общительный, — продолжал рассказ отец, — но бывали дни, когда ему было не до общения». Особенно это касалось тех дней, когда он возвращался из отлучки, уставший до такого состояния что с лошади самостоятельно не мог слезть.

Как то в один поздний вечер, отец с сестрёнкой Саней были в хате, а я ещё убирался во дворе. Вдруг вижу, во двор въезжает всадник, лошадь шагом идёт к сараю, возле него остановилась. Смотрю, вроде наш Иван, сидит в седле не двигается, голова низко опущена. Я испугался, не случилось ли что страшное, и крикнул отца. Он быстренько подошёл к всаднику и спрашивает: «Иван, сынок, что с тобою». Иван как бы очнулся, поднял голову, слегка улыбнулся и говорит: «А, это вы, тато, слава Богу, что я и моя Гнедая (кличка кобылы) дома. Ох, тато и скачка же была, за мной гнались пять всадников, загнали меня сволочи аж в Сальские степи, но и там они меня не взяли». С нашей помощью он слез с лошади и тихонько пошёл в сарай, сел на сеновал и сказал: «Сегодня буду спать здесь, а ты братка (это он мне), сними с Гнедой провиант, он сегодня богатый, расседлай кобылу, трохи погодя напои её, затем накорми, поставь в стойло и сарай закрой на замок снаружи, всё иди, я буду спать». Провиант действительно был богат, ужин у нас был на славу. Утром, на заре я вышел во двор и увидел, что Иван моет свою Гнедую, я подошёл к нему и поздоровался, он повернулся ко мне лицом и говорит: «А, братишка, что уже встал? Ну теперь помогай мне. Сначала наноси воды в бочки, затем поможешь Гнедой подрубить копыта, потом я помоюсь и пойдем завтракать». С заданием Ивана мы возились долго, отец два раза выходил из хаты звать нас на завтрак, но мы пока всё не закончили, в хату не пошли. Работали почти два часа, но всё сделали, как и было задумано. «А что так долго?» — спросил с удивлением отец, когда мы зашли в хату. — «Ну а как же вы думаете, тато, выскрести грязь из шкуры лошади гребенкой, а затем ещё и щёткой очистить шерсть от пыли, это дело не простое, да это же лошадь, а не коза. А обрубать копыта тоже дело не простое, ты её ногу поставишь на доску, приладишь топор, только занесёшь молоток для удара, а она раз и убрала её с доски и так несколько раз, так что всё это не так просто». Потом Иван помылся, и это дело то же не простое, сначала надо занести корыто в сарай наносить в него воды и холодной, и горячей, а затем уж мыться, да ещё хорошо, если есть мыло, хотя бы хозяйственное, о туалетном мыле и думать было нечего. Да, это правда, туалетное мыло тогда было в большом дефиците, разумеется, в тех местах, где мы жили. Даже я его не видел, хотя моё детство было лет на 30 позже дяди Ивана. Правда, видел обёртку от него, но об этом потом. А шампунем тогда не мылись, его, наверное, и в проекте ещё не было.


Рекомендуем почитать
Мысли сердца

Восприятия и размышления жизни, о любви к красоте с поэтической философией и миниатюрами, а также басни, смешарики и изящные рисунки.


Дорога в облаках

Из чего состоит жизнь молодой девушки, решившей стать стюардессой? Из взлетов и посадок, встреч и расставаний, из калейдоскопа городов и стран, мелькающих за окном иллюминатора.


Быть избранным. Сборник историй

Представленные рассказы – попытка осмыслить нравственное состояние, разобраться в проблемах современных верующих людей и не только. Быть избранным – вот тот идеал, к которому люди призваны Богом. А удается ли кому-либо соответствовать этому идеалу?За внешне простыми житейскими историями стоит желание разобраться в хитросплетениях человеческой души, найти ответы на волнующие православного человека вопросы. Порой это приводит к неожиданным результатам. Современных праведников можно увидеть в строгих деловых костюмах, а внешне благочестивые люди на поверку не всегда оказываются таковыми.


Холм грез. Белые люди (сборник)

В сборник произведений признанного мастера ужаса Артура Мейчена (1863–1947) вошли роман «Холм грез» и повесть «Белые люди». В романе «Холм грез» юный герой, чью реальность разрывают образы несуществующих миров, откликается на волшебство древнего Уэльса и сжигает себя в том тайном саду, где «каждая роза есть пламя и возврата из которого нет». Поэтичная повесть «Белые люди», пожалуй, одна из самых красивых, виртуозно выстроенных вещей Мейчена, рассказывает о запретном колдовстве и обычаях зловещего ведьминского культа.Артур Мейчен в представлении не нуждается, достаточно будет привести два отзыва на включенные в сборник произведения:В своей рецензии на роман «Холм грёз» лорд Альфред Дуглас писал: «В красоте этой книги есть что-то греховное.


Избранное

В «Избранное» писателя, философа и публициста Михаила Дмитриевича Пузырева (26.10.1915-16.11.2009) вошли как издававшиеся, так и не публиковавшиеся ранее тексты. Первая часть сборника содержит произведение «И покатился колобок…», вторая состоит из публицистических сочинений, созданных на рубеже XX–XXI веков, а в третью включены философские, историко-философские и литературные труды. Творчество автора настолько целостно, что очень сложно разделить его по отдельным жанрам. Опыт его уникален. История его жизни – это история нашего Отечества в XX веке.


Новая дивная жизнь (Амазонка)

Перевернувшийся в августе 1991 года социальный уклад российской жизни, казалось многим молодым людям, отменяет и бытовавшие прежде нормы человеческих отношений, сами законы существования человека в социуме. Разом изменились представления о том, что такое свобода, честь, достоинство, любовь. Новой абсолютной ценностью жизни сделались деньги. Героине романа «Новая дивная жизнь» (название – аллюзия на известный роман Олдоса Хаксли «О новый дивный мир!»), издававшегося прежде под названием «Амазонка», досталось пройти через многие обольщения наставшего времени, выпало в полной мере испытать на себе все его заблуждения.