Я сын батрака. Книга 1 - [10]

Иван от такой длинной речи устал, откинулся спиной на стену хаты и замолчал. В этот вечер больше не о чём не говорили, перекрестившись, легли спать. Но самое интересное было утром. Я проснулся, когда солнце уже поднялось, выхожу во двор и что же я вижу. Мой брат Иван моет своего вороного коня, на котором он вчера приехал, только теперь этот вороной на половину серый. От удивления я не мог вымолвить ни слова, только стоял возле коня и молча рассматривал его. «Что, братишка, не узнаёшь?» — «Нет, — говорю, — не узнаю» — «Вот и отец не признал вчерашнего вороного. Но это и хорошо, так и задумано было, иначе ни как бы я с ним, прорвался через Сальские степи?» — «Иван, — обратился я брату, а чем ты его намазал?» — «Я его не намазал, я его покрасил сажей, которую развёл в кобыльем молоке». Когда лошадь была отмыта, то это был настоящий красавец, высокий, статный, серого цвета в яблоках. Мне очень хотелось узнать, как он добыл такого красавца, но тато опередил меня. За ужином отец спросил у Ивана: «А этого жеребца тебе тоже подарили? Если подарили, то зачем ты его красил?» — «Конь, тато, это особый случай, он сам ко мне в руки прибежал. Гнедую свою, я и не думал менять, она меня вполне устраивала, но так получилось, что я его увидел и всё, он меня околдовал. Ну, люблю я вот таких красавцев и ничего с собой поделать не могу, а тут он сам прибежал, как бы говоря, бери меня я твой, ну как тут устоишь? А если рассказывать всё, то разговор получится длинным, а вот, если вкратце, то скажу».

И тут Иван нам поведал, как они сопровождали барина — господина, который с семьёй уезжал навсегда из России. Ехали через калмыцкие степи, там выбрали глубокую балку, чтобы заночевать. Я ещё подумал, говорит Иван, место хорошее, балка нас скрывает от посторонних глаз, да и трава зелёная прекрасный корм для лошадей. Лошадей выпрягли, стреножили и отпустили пастись, развели небольшой костёр из кизяков, благо их тут было в избытке и стали готовить ужин. Господа со своими слугами готовились к ужину отдельно, мы своим отрядом из восьми человек отдельно.

Всё было тихо, мирно, я уже уплетал кашу, приготовленную со шкварками, и вдруг моя Гнедая заржала. Это тревожный сигнал, значит кто-то чужой появился, ни с того ни с сего лошадь ржать не будет. Мы всполошились, карабины в руки и, по заранее отработанной схеме, бросились по своим местам. Господа тоже оживились, стали прятаться кто куда: кто за телегу, кто под телегу. Пока мы занимали свои позиции, я снова услышал ржание Гнедой. Я оглянулся на неё, она смотрела в мою сторону, высоко подняв голову. Так, думаю, значит, угроза идёт с моей стороны. Я ещё поднимался на бруствер балки, как услышал снова ржание, но уже не моей кобылы, а другой, такой сильный сочный баритон. Я сразу понял, что это жеребец, моя кобыла как раз нуждалась в ухажёре. Я приподнял голову из травы и увидел коня, серого, высокого, в нем так и чувствовалась его мощь. Он скакал галопом на зов моей Гнедой, высоко задрав голову и хвост, предчувствуя незабываемую встречу со своей невестой.

Спускаясь вниз по склону к лошадям, я принял решение, что этот жеребец будет моим. В тот момент, когда влюблённые гарцевали, друг около друга я выбрал момент и схватил «жениха» за недоуздок, который был надет на нём. Всё остальное, как говорится, было делом техники.

Я хотел уехать домой в ночь, но друзья-товарищи меня не отпускали, сказали: «Уедешь рано утром, а ночью надо охранять господ». Ночью я всё думал, откуда же взялся этот жеребец, не мог же он один гулять по степи. «Да ладно, что думать? — решил я, — Утром разберёмся». Рано утром, прежде чем сесть в седло, с конём ещё пришлось повозиться. Жеребец-то был гораздо крупнее моей кобылы, и её сбруя на него не подходила, спасибо — выручили товарищи по ремеслу, подобрали всё необходимое из своих запасов. Кобылу я оставил в обозе, а сам, воспользовавшись ранним утром, поскакал на жеребце в сторону нашего хутора. Проехав с километр, в стороне я увидел небольшой табун, десятка два лошадей, которые паслись по холодку. «А, так вот ты откуда, красавец», — подумал я, но теперь они пусть живут без тебя. Ещё ночью я составил план, как буду добираться до дома, расстояние-то не близкое. По моим расчётам, ранним утром я должен добраться до моих знакомых кочевых калмыков, которые пасли скот и жили в юртах в степи, а там, я думал, сделаю коню другую масть, и тогда мы с ним спокойно доедем до дома. Ведь жеребца будут искать белой масти, а я еду на чёрном коне, и на нас никто не обратит внимание. Всё так и сделал. Конь объезженный, легко шёл под седлом. В определённый момент я уже был недалеко от юрт. В наше неспокойное время, одинокий всадник в степи, было редкое зрелище, в основном всадники ездили группами. И поэтому люди, увидев меня, всполошились — их пугает неизвестность, ведь там может быть друг, а может и враг. Так что такие моменты всегда тревожны. К стойбищу я подъезжал шагом, расстояние преодолели не малое и конь устал. Ещё издали я увидел, что у одной из юрт собрались, люди, с десяток, а может и больше, в основном женщины, дети и старики, мужчины-пастухи, в это время находились в степи со скотом. Подъезжая к ним, я услышал их возбуждённые разговоры. Они говорили одно и тоже, сначала на калмыцком языке, а затем и на русском: «Ивана приехал, Ивана приехал». Узнали, подумал я, это хорошо. Спешившись, я со всеми поздоровался, а кого хорошо знаю того и приобнял. Покурили, поговорили, как бы сейчас сказали о политике, о белых, о красных, затем я их попросил дать мне молоко, а я им за это дам хлеба и вяленого мяса. Обмен произвели, дети, и женщины собрали сажу с казанов и чугунов, развели её в молоке, и я принялся за дело. Ну, а что было потом, вы уже знаете».