Я сын батрака. Книга 1 - [12]

Далее развивать эту тему не стали, поужинали и легли спать. Среди ночи нас разбудил сильный топот копыт, чувствовалось, что во двор заскочили не один и не два всадника. Иван соскочил с полатей, схватил карабин и в сенцы. Отец с опаской подошёл к окну, я другому окну. Ночь была лунная, и всё было хорошо видно, как днём. Во дворе было несколько всадников, а сколько их было, разобрать невозможно, они постоянно двигались. Один из них поехал к окну и прокричал: «Ивана дома?» Отец взглянул на старшего сына, который стоял с карабином в сенцах, едва освещённый каганцом. Тот кивнул головой, и тогда тато ответил: «Дома, дома» — «Пусть выйдет», — прокричали со двора. Открыв дверь, брат вышел на крыльцо, было слышно, как во дворе о чём-то заговорили.

Немного погодя Иван вернулся в хату, поставил карабин в угол и молча начал быстро одеваться. Надел куртку и брюки серого цвета, на ногах у него были сапоги, на голове фуражка военного образца. Затем он стал прощаться с нами. Каждого из членов семьи обнял, а, обнимая, говорил какие-то ободряющие слова, такого с ним никогда не было, это было впервые. Когда он прощался со мной, я как бы почувствовал, что вижу его в последний раз, и мне стало обидно и горько за такую не справедливость. У меня подступил комок к горлу, и накатились слёзы. Брат это увидел и говорит: «Не бойся, братишка, мы с тобой ещё повоюем». Он был гораздо старше меня и поэтому ко мне относился как к мальчишке. Затем он закинул карабин на плечо, в левую руку взял торбы и пошёл из хаты, а мы с отцом за ним. А сестрёнка Саня, которой в то время было лет четырнадцать, сидела на полатях, прижав руки к груди, смотрела на всё невидящими глазами и тихонько всхлипывала. Во дворе толпились всадники, сколько их было, не знаю, не считал, может с десяток, а может и больше. Все они наперебой о чём-то говорили, а когда на пороге появился Иван, разговор стих. Брат, ни с кем не разговаривая, быстрым шагом, прошёл в сарай и через некоторое время вывел оттуда своего жеребца, уже осёдланного. Сел на него верхом, немного покружив по двору, как будто с ним прощаясь, подъехав к нам, остановился, сняв с головы фуражку, поклонился или нам, или хате, в которой родился и вырос, каблуками сапог тронув бока лошади, шагом выехал со двора. За ним тронулась вся кавалькада всадников. Когда они выехали со двора мы с отцом пошли их провожать за ворота. На улице конники остановились, постояли немного, затем, пришпорив лошадей, поскакали в сторону степи. Постояв на улице, мы с отцом вернулись в хату, на душе было пусто, грустно и тоскливо. Из дома Иван уезжал не первый раз и всегда возвращался, но на этот раз он не вернулся. Куда он девался, где он, что с ним случилось, нам не известно, наверное, где-то сгинул.

После слова «сгинул», отец, низко наклонив голову, молча сидел несколько минут, видно было, что этот рассказ ему дался нелегко, он до сих пор тяжело переживал потерю старшего брата, друга, наставника и кормильца. Видя его состояние, я пытался хоть как-то помочь ему, и, чтобы ободрить, сказал: «Тато, а может он и не сгинул, как вы говорите, а живёт где-нибудь, или, учитывая то, что слишком много прошло времени, жил. Может у него есть или была семья, остались дети, ведь могло быть такое, страна у нас огромная и затеряться в ней легко». Я с надеждой посмотрел на отца, как он среагирует на мои слова. Отец быстро поднял голову, в его глазах я увидел искорки радости и надежды, и уже более весело сказал: «А что, сынок, может и так, — и добавил, — ведь мертвым его из наших хуторян никто не видел, и никто нам об этом не говорил, так что вполне возможно».

От такого предположения нам обоим на душе стало легче. Вы не удивляйтесь, что моему дяде Ивану Ефимовичу я уделил столько внимания, ведь он в семье был яркой личностью и ещё потому, что он не дал моему отцу умереть от голода. Спасибо тебе, дядя Ваня Чухлиб, и царство тебе небесное, я надеюсь, что ты именно там. Кстати о бабе Мазепиной, у которой бандиты зарубили сыновей. К сожалению, я не знаю её ни имени, ни отчества, но знаю, что жила она рядом Гаркушиными, так вот, в детстве я её видел, и меня удивило то, что все ходят прямые, а она сгорблена. Я спросил у мамы: «Мамо, а почему Мазепина бабушка сгорблена?» — «Сыновей её зарубили бандиты и в копань сбросили, она простояла там двое суток сгорбленной, и после этого больше не разогнулась». В каком положении она стояла над колодцем, вот так на всю жизнь и осталась.

ЖИЗНЬ БЕЗ ИВАНА, ЖЕНИТЬБА КОНДРАТА

Продолжение рассказа отца.

— Прошёл год, после того как не вернулся Иван, у нас в хуторе установилась советская власть, на нас это практически никак не отразилось, как командовали богатеи всем в хуторе так и продолжали командовать, но видимость советской власти была.

На одной хате, из которой сделали контору советов, висел красный флаг, такой небольшой отрез красной ткани. Одним словом, видимость власти была. А народ как жил до неё, так и продолжал жить. В семье же Ефима Васильевича всё поменялось и притом в худшую сторону. Все Ивановы припасы были съедены, чтобы с голода не помереть пришлось и корову пустить на мясо, бычка съели раньше, но и мясо коровы закончилось. Из животных в хозяйстве осталась только тёлочка. Что можно было поменять на продукты — поменяли, больше запасов на обмен не осталось, как быть и где заработать на пропитание никто не знал. Зажиточные люди, которые занимались земледелием, всякие работы прекратили, выжидали, что будет далее. В семье искали выход из создавшегося положения. Перебрали все варианты, но ни один не подходил, оставалось только одно женить сына Кондрата на богатой невесте. Такая невеста уже была на примете, это Катя Хоменко. У неё семья богатая, если свадьба состоится, то поделятся добром, да и в работники возьмут, ведь лучше взять своего родственника, чем чужого человека. Примерно так рассуждали на семейном совете отец и сын Чухлиб. Кондрат очень хотел жениться на Кате, они встречались давно и любили друг друга.