Я стройнее тебя! - [95]

— Ах, Бетти. — Я сочувствовал ей всем сердцем. Не того ли хотим и мы все?

Мы могли бы оставить Бетти там, где она была, и отправиться обличать Преподобного, если, конечно, нам удалось бы выбраться отсюда. Мы могли бы украсть видеокамеру и заснять то, что произошло дальше, а потом найти способ показать это в вечерних новостях по телевидению. Мы легко могли выйти из хлева незамеченными, но откуда нам было знать? Зои уже плакала, не всхлипывала, нет, слезы градом катились по ее лицу от одной мысли о том, что творилось с ее подругой. Бетти тоже начала плакать из сочувствия, как люди содрогаются от хохота потому, что смеется другой человек. Я пытался выработать план, в котором участвовали бы они обе, и из-за всего этого мы задержались слишком долго. Послышался грохот. Это откатилась в сторону дверь в дальнем конце хлева. Мы услышали шаги в большом коридоре. А потом кто-то повернул в наше крыло. И пошел в нашу сторону.

— Это он! — Лицо Бетти засияло, как солнце. — Он возвращается! Быстрее. Сюда!

Я помог Зои перебраться через перегородку и прыгнул вслед за ней. Мы опустились на огромную кровать с наполненным водой матрасом; Бетти поразительным образом перетекала туда-сюда. Когда матрас вздымался волной, она колыхалась вместе с ним. Подпрыгивали и падали обратно разные мелочи: расчески и зеркальца, гигантские пеньюары, похожие на пену на штормовом море. Журналы, целлофановые пакетики от конфет, коробочки из-под еды плавали на атласных волнах, будто вынесенные приливом доски. Он заговорил. Зои схватила меня за руку. Это Преподобный.

— Бетти, я вернулся.

— Ах, Эрл. Ты вернулся!

Он каким-то странным тоном произнес:

— Мне тяжело оставаться вдалеке от тебя.

Мы нырнули за край матраса и спрятались под стеганым бархатным одеялом, висевшим на стене. Гигантский матрас накренился, когда Бетти приподнялась, приветствуя его; а потом она заговорила, и в ее голосе звучала новая, нежная нотка, и говорила она с такой любовью, что я задрожал:

— Ты и правда меня любишь. Ты пришел.

— Сладенькая моя, — обратился к ней Преподобный Эрл; никогда раньше я не слышал, чтобы он разговаривал таким тоном. Бархатным, но и неровным, как будто похоть взъерошила бархат против ворса. — Я принес тебе молочного поросенка.

— Ах, дорогой, это ты зря, — сказала Бетти со смешанным чувством.

— Для моей королевы все только самое лучшее, — ответил он. А потом добавил: — Я должен тебе кое-что сказать. Но вначале это.

Она не слышала его. Она тянулась к еде и при этом пыталась остановить себя.

— Я так много уже съела!

— Этого всегда мало для моей нежной королевы, — проговорил Преподобный вкрадчиво и мягко. — Таким девочкам, как ты, ничего не бывает вдоволь.

— Я стараюсь, я так стараюсь!

— Конечно, моя красавица. Скушай вот это.

— Ты же знаешь, я стараюсь есть поменьше.

— М-м-м, любимая, ты же знаешь, что я обожаю тебя такой, какая ты есть.

— Ax нет, это уже лишнее, пожалуйста, забери это, — просила Бетти, и я услышал в ее голосе отчаяние — бедная девочка держалась изо всех сил, но не могла признаться в этом своему возлюбленному, своему мучителю, извращенцу, наблюдавшему за ней и совершавшему чудовищное преступление. Хорошенькая, огромная, грустная Бетти оказалась в ситуации, так хорошо знакомой всем нам, толстякам, и тем худым, которые в глубине души тоже толстяки. Она, истекая слюной, умоляла дать ей еще, пусть и просила при этом, чтобы ее оставили в покое. Мы все слабы, слабы.

Вот на чем, как мне представляется, держится религия, созданная Преподобным Эрлом. Я прошептал Зои:

— Это ужасно.

Зои кивнула.

— Один маленький кусочек тебе не повредит, это же дар любви.

Бетти печально ответила своему возлюбленному, тому, кто заточил ее в неволю:

— Ты же знаешь, я пытаюсь похудеть.

И он не дал ей шансов.

— Конечно, ты стараешься, и я тебе в этом помогаю. Эту хрюшку нафаршировали не хлебом, а грибами в масле.

Бетти слабым голосом произнесла:

— Ах нет!

— Не переживай, можешь не есть, если не хочешь. — Ублюдок, что за ублюдок! — Я не обижусь.

— Я ни за что на свете не стала бы тебя обижать.

Я ощутил сейсмический толчок — Бетти схватила поднос.

А потом Преподобный солгал ей. И именно тогда я решил, что должен с ним разделаться.

— Да, дорогая, я тоже никогда не сделаю тебе больно.

Прячась за бархатным одеялом, мы с Зои слышали, как с глухим звуком ей на колени опустился поднос, как она ест и плачет, и все равно продолжает есть, но лучше всего мы слышали слова Преподобного Эрла, и правда постепенно всплывала на поверхность, а я клялся, что обязательно найду способ остановить его. Преподобный Эрл Шарпнек, устроитель жертвоприношений, лицемерный распорядитель Послежирия, ворковал:

— Посмотри на себя, ты же великолепна, ты такая пышная, такая красивая, — а потом небрежно бросил: — Господи, ты же омерзительна.

Бетти была так поглощена едой, что не заметила, но мы с Зои все слышали.

— Ах, пожалуйста, останови же меня, я так объелась! — простонала Бетти, будто изнемогая от любви, а Преподобный Эрл ответил, как и полагается любящему мужчине: он забросал ее, словно цветами, шоколадными трюфелями.

Я осторожно приподнял край стеганного одеяла, чтобы лучше видеть происходящее.