Я сплю среди бабочек - [4]

Он, между тем, продолжает говорить, и я ощущаю себя оглушенной.

— А ты хорошенькая, знаешь ли, — признается парень с улыбкой, — и бить сковородой первую же хорошенькую девушку, попавшую в наш дом за последнее время, было бы верхом неприличия, — он подмигивает мне. — Извини, если я тебя смущаю, но я, правда, не ожидал, что вместо смазливого личика своего брата увижу сегодня Шарлотту Мейсер (правильно я запомнил?), которая, кажется, совершенно растерянной и перепуганной, не зная, как поступить… Садись для начала.

Алекс пододвигает стул и подталкивает меня к нему. Я сажусь.

— Ты так и будешь молчать или, может, прервешь наконец мой затянувшийся монолог…

Вот я и произношу первое, пришедшее в голову:

— Не думаю, что ты нуждаешься в моем присмотре.

Брат парня моей мечты начинает негромко посмеиваться.

— В этом ты, конечно, права, Шарлотта Мейсер, плакать в одиночестве я не стану, но любому обществу буду рад, особенно такому приятному, как твое.

— Уверен, что мое общество приятно тебе? — интересуюсь не без робости. Все-таки ситуация сложилась престранная: я собиралась присмотреть за ребенком, а тут подросток… инвалид… и я вся такая смущенная. Никогда прежде не общалась с людьми-инвалидами…

— Мне уж точно, можешь поверить, — его улыбка шире дедушкиного шарфа на моих коленях. — А тебе?

Он словно прочитывает мои мысли, и от осознания этого факта делается нестерпимо жарко, я тяну за молнию куртки.

— С радостью с тобой посижу. Не уверена, что найду дорогу до остановки самомтоятельно… У вас здесь настоящий лабиринт.

— У тебя нет машины?

— Нет.

— Тогда тебе по любому придется дождаться Юлиана. Снимай куртку и, — глядит на мои поджатые от холода ноги, — мокрые носки. Я принесу сухие. Включай чайник! — командует уже на ходу. — Он справа от холодильника.

Я даже воспротивиться не успеваю, да и не хочу: ноги действительно очень замерзли; слезаю со стула и топаю искать чайник — кухня по-настоящему большая, примерно с половину дедушкиной квартиры — и наполняю его водой из-под крана…

— Вот и твои носки, думаю, подойдут, — Алекс вкатывается на кухню, протягивая мне пару рождественских носок. Красных-прекрасных… Принимаю их с нерешительностью. — Они чистые, можешь не волноваться! — добавляет при этом, по-своему расценив мою робость. — Я ношу их только в ночь Рождества, чтобы Санта заценил мое старание, — следует хитрое подмигивание, — и не обделил меня подарком.

Невольно поддаюсь его шутливому тону:

— И о чем же таком особенном ты просишь Санту, что ради этого готов подкупать его носками с рождественскими оленями? — усмехаюсь я.

— Прошу о паре нормальных ног и парочке крыльев в придачу, о большем и не мечтаю!

— О! — произношу с очередной смущенной гримасой и добавляю, чтобы скрыть неловкость: — Про ноги, допустим, я понимаю, но зачем тебе крылья?!

И Алекс отзывается:

— Крылья — это свобода, даже большая, чем ноги, вот почему. — Велит: — Переодевай носки и будем пить чай. — Он ловко водружает на стол стаканы и тарелку с рождественским печеньем.

— Сам пек сегодня. Хочешь попробовать?

— Конечно, я люблю печенье.

— А брата моего тоже любишь? — следует неожиданный вопрос.

Переход от печенья к чувствам кажется несколько оглушающим — озвучить очевидное не так-то и просто. К счастью, Алекс не допытывается: прочитывает все по лицу.

— Очередная жертва его коварных чар, — констатирует он, опуская на стол молочницу. — Жаль только, он предпочитает пустоголовых блондинок… Тебе ведь об этом известно, не так ли?

— Известно, — отзываюсь несколько сконфуженно и засовываю в рот шоколадное печенье. Жаль, горькую истину не заесть никакими сладостями… — Очень вкусно, — констатирую факт в надежде сменить тему разговора. — У тебя настоящий талант! Я, например, вообще не умею готовить.

— Когда сидишь дома целыми днями, надо себя чем-нибудь занимать.

Мы замокаем, заполняя неловкую тишину звуками пережевываемого печенья.

— Как с тобой это случилось? C ногами, — наконец решаюсь поинтересоваться я. — Если не хочешь говорить…

— Да нет, ничего такого, — отзывается Алекс обыденным тоном. — Неудачно упал с велосипеда… Уже два года прошло.

— О, — тяну с искренним сочувствием, — мне очень жаль.

Мне, действительно, жаль. Алекс кажется чудесным парнем, и явно не заслуживает подобного.

— Ты не виновата. Так просто вышло… — на какую-то долю секунды он становится тихим и серьезным, но после снова расплывается в широкой улыбке: — Ты пей, пей чай, иначе не отогреешься! Давай я лучше расскажу тебе историю любви. Хочешь?

— Все девушки любят истории про любовь, — улыбаюсь парню, глотая обжигающий напиток. — Главное, с хэппи эндом в конце.

— Ну, это как посмотреть, Шарлотта Мейсер, — отзывается мой собеседник, — счастливая или нет… Тут все зависит от восприятия.

Я предлагаю:

— Можешь звать меня Лоттой, если хочешь.

Алекс согласно кивает, мол, почему бы и нет.

— Итак, Лотта-Шарлотта, — начинает он с интонацией истинного рассказчика, — жили-были парень-выпускник и его молодая учительница математики…

— О, звучит многообещающе! — невольно хмыкаю, не удержавшись от вздернутых кверху бровей.

— Поверь, так оно и есть. — Я вдруг понимаю, что этот рассказ больше, чем просто история: рассказчик как бы предвкушает то впечатление, что он произведет на меня. Что ж, теперь мне действительно становится любопытно… — И вот однажды они посмотрели друг на друга и между ними словно искра пробежала. Знаешь, как это работает?