Я спасу тебя от бури - [37]

– А это?

– Это люпины.

– Они прекрасны, – тихо сказала она.

Несколько минут мы молчали.

– Кстати, о прекрасном… как она? Я хочу сказать…

Сэм засунула руки в карманы джинсов.

– Нормально. Физического дискомфорта больше нет.

– А остальное?

– Она боится.

– Кого?

– Билли Симмонса.

Где-то запел козодой.

– Я думал, что вы мне расскажете?

Она удивленно покачала головой.

– Почему?

– Иногда, если с детьми происходит что-то плохое, они распространяют это по всему спектру. Один плохой мужчина означает, что все мужчины плохие.

– Если бы она боялась вас, то никогда не села бы на мистера Б. или, если уж на то пошло, не улеглась бы рядом с вами на диване в Новом Орлеане.

– Утром, когда вы проснетесь, меня здесь не будет.

Она скрестила руки на груди и как будто внутренне подобралась.

– Можно спросить, куда вы направитесь?

Я выпрямился.

– Буду здесь завтра поздним вечером или послезавтра утром, если все пройдет так, как я рассчитываю.

– Вы не ответили на мой вопрос.

– Я попросил Броди показать вам окрестности. Возможно, съездить вниз по реке. Думаю, сейчас вам лучше всего оставаться здесь. Не высовывайтесь. Я не ожидаю, что он найдет вас, но…

– Вы снова это сделали.

Я не смотрел на нее.

– Да, сделал.

Она уперлась руками в бедра.

– Если это касается меня, то я хочу знать.

– Я собираюсь в Сан-Антонио.

– Он не позволит вам войти в дом и завернуть ему руки за спину, пока его приятели будут арестовывать его.

– До этого не дойдет, если дела пойдут так, как я рассчитываю.

– И что? Вы просто приедете туда и скажете начальнику полиции в Сан-Антонио, что один из его лучших офицеров совсем не тот, за кого себя выдает?

– Случались и более странные вещи.

– Пожалуйста, не могли бы вы ответить на мой вопрос?

– Вполне готов.

– Вы думаете, что он вам поверит?

– Слово техасского рейнджера по-прежнему много значит в этом штате.

Она выглядела сбитой с толку.

– Вы играете в бейсбол?

Я рассмеялся, поскольку не впервые слышал этот вопрос.

– Нет, я не из таких рейнджеров.

Выражение ее лица изменилось.

– Значит, вы рейнджер из рейнджеров?

Я не ответил.

Ее глаза забегали, а рот приоткрылся. Она начала складывать кусочки головоломки. Когда они сложились воедино где-то в ее сознании, она села и посмотрела на меня.

– Теперь понятно, почему на вас был бронежилет.

Я кивнул.

– И Новый Орлеан. Вы работали там как техасский рейнджер?

– Я разрабатывал вопросы безопасности для губернатора. Это технические детали, но я ему нравился, а губернаторы любят устраивать конференции в Нью-Орлеане. Так что мы часто бывали там. Несколько раз в год в течение двух предыдущих сроков.

– Взрыв… он тоже был частью этого?

– Я несколько лет шел по его следам. Жозе Хуан Хуарес. Наконец поймал его и упрятал за решетку. Его подручным это не понравилось.

Она кивнула.

– Вы настоящий ковбой.

– В детстве я любил все, что касалось ковбоев. Их романтику и этику. Их неписаный кодекс чести: маршал, шериф, рейнджер. Они были настоящими титанами Техаса. Я восхищался даже их тенями. – Я улыбнулся, вспоминая. – Я одевался как они. Подражал их походке и манере речи. Их размеренным ответам. Я долго скакал в седле вместе с Джимом Боуи, Дэйвом Крокеттом и Уильямом Тревисом склонил чашу весов под Аламо[30] с криком: «Победа или смерть!» Я перевозил почту для «Пони Экспресс». Ездил с дробовиком на дилижансе, набитом людьми и деньгами. Охотился за безжалостными конокрадами. Подавлял бунт выстрелами из «кольта». Охотился за грабителями банков. Скакал галопом с поводьями в зубах и двумя «винчестерами» в руках. Прикасался к шляпе при встрече с дамами. Никогда не плевал на мостовую. Я плакал, как младенец, когда Джон Уэйн умер в фильме «Самый меткий». – Я рассмеялся. – По вечерам отец читал мне великие истории про великих мужчин. Больше всего я любил маленькую книжку «Храбрый ковбой» Джоан Уолш Энглунд. – Я покачал головой. – Как я мечтал стать таким же, как он! – Я постучал себя по груди. – Человеком, который носит звезду.

За последние полминуты я произнес больше непрошеных слов, чем перед любой женщиной за долгое время. Молчание затягивалось.

– Вы действительно собираетесь в Сан-Антонио?

– Да.

Она плотно сжала скрещенные руки, словно обнимая себя.

– Вы сделаете это? Рискнете ради меня? Ради нас?

Я посмотрел на запад.

– Человек, которого я когда-то знал, удержал меня от того, чего я заслуживал, и дал мне то, чего я не заслуживал. Сделал то, что изменило мое мнение о себе и о других людях.

– Кто это был?

– Мой отец.

– Он тоже был рейнджером?

– Одним из лучших.

– Хотела бы я познакомиться с ним.

– Еще несколько футов, и вы встанете у него в изголовье.

Она дернулась, как будто наступила на змею. Отцовская могила находилась за ее спиной. Она обошла вокруг, опустилась на колени и провела руками по каменной плите. Железный крест с серебряной звездой в центре стоял у изголовья. На мраморной плите внизу была высечена надпись.

ДАЛТОН СТИЛ

ТЕХАССКИЙ РЕЙНДЖЕР, РОТА F.

ОН НЕ БОЯЛСЯ НИ УЖАСОВ НОЧИ,

НИ СТРЕЛ, ЧТО ЛЕТАЮТ ДНЕМ[31].

1949–1989

Когда она посмотрела на меня, мне показалось, что включилась автоматическая лампа.

– Когда вы сказали, что он отравился свинцом, то не имели в виду пищевое отравление, верно?