«Я слышал, ты красишь дома». Исповедь киллера мафии «Ирландца» - [24]

Если уж быть до конца честным, я больше пялился на одну симпатичную ирландку, чем следил за поединком. Звали ее Мэри Ледди, и я не раз видел ее неподалеку от нашего дома. Но мы с ней никогда и словом не перекинулись. Вскоре она сменит фамилию на Ширан, но тогда, во время этого горе-поединка, ни она, ни я об этом и подумать не могли. Она сидела в третьем ряду и покатывалась со смеху, глядя на нас.

В перерыве между раундами мои приятели просто умирали со смеху. Но постепенно по мере схватки я стал уставать – сказалось и то, что я сдал кровь, и то, что потом мы пили. У меня кружилась голова. И к тому же я представал в неприглядном виде перед девушкой в третьем ряду. И еще: я регулярно получал удары в голову, хотя пару раз сам довольно солидно заехал моему сопернику.

В перерыве между вторым и третьим раундами я спросил своих друзей:

– Кто это по башке мне бьет все время?

Мне было сказано, что судья. Он, мол, терпеть не может ирландцев. Поднявшись, я подошел к рефери и предупредил его, что, мол, если он еще раз позволит себе такое, я точно вышибу ему мозги.

– Ладно, иди и дерись, салажонок.

Теперь мне на ринге приходилось следить и за кенгуру, и за рефери. Разозлился я тогда не на шутку и сначала заехал как следует кенгуру, за что тот наградил меня ударом хвоста, а потом досталось и судье. У меня дня три голова гудела от удара хвостом. Тут друзья судьи стали выскакивать на ринг, а потом и мои друзья. Полиции пришлось попотеть, прежде чем порядок был восстановлен.

Меня притащили в Моко – так называлась городская тюрьма. В те времена полиция вела себя не столь официально, они вполне могли отдубасить тебя и тут же отпустить на все четыре стороны, в особенности если речь шла не о преступлении, а о заурядном хулиганстве. И полицейские, посчитав, что с меня хватит, отпустили меня.

Я направился прямиком к дому Мэри Ледди и постучал в дверь. В тот день мы договорились о свидании и собрались сходить на концерт джаза Эрскина Хоукинса. Мы отлично провели тогда время. Мэри была воспитана в строгом католическом духе, и я это уважал. Девушка была темноволосой, и ее ирландская мордашка была самой прелестной из всех мною виденных. А как она танцевала! Я в тот же вечер решил, что женюсь на ней. Я твердо решил жениться. Хватит с меня этих метаний – намерения мои были самыми серьезными.

Есть поговорка – мол, хорошие девочки часто влюбляются в непутевых парней. Как известно, противоположности всегда притягиваются. Мэри любила меня, а вот ее семейка терпеть меня не могла. Они считали меня, как они выражались, беспутным ирландцем, а вот себя они считали «порядочными» ирландцами. Вероятно, они видели во мне нечто такое, что, по их мнению, навредило бы их дочери, какую-то мою непредсказуемость.

Каждое воскресенье Мэри отправлялась в церковь, и я вместе с ней. Я терпел изо всех сил. В 1947 году мы обвенчались в церкви Скорбящей Божьей Матери. В той самой, где я когда-то был алтарным служкой и откуда меня выставили за распитие церковного вина. Постоянной работы у меня еще не было, перебивался временной, работая у «Вагнера».

Я обошел несколько банков и взял кредит в четырех общей суммой в 100 долларов. Этого хватило на свадьбу. Потом появились коллекторы, но я убедил их, что искать меня бесполезно. Один из них добился того, что его начальство отрядило человека на поиски меня – Фрэнка Ширана – на фирму «Вагнер», где я работал. Так вышло, что первым ему попался именно я, но в лицо он меня не знал. Я предложил ему следовать за мной, дескать, сейчас я его приведу к мистеру Ширану. Я под каким-то предлогом заманил его в туалет, а там врезал в челюсть и еще куда-то. Избивать я его не стал, моей целью было убедить его, что у мистера Ширана просто нет времени встречаться с ним и с типами вроде него. Он все понял.

У Мэри была приличная работа в фармацевтическом колледже Филадельфии – она служила там секретаршей. На первых порах мы не могли позволить себе снять квартиру, поэтому, как и многие другие молодые пары, вынуждены были жить с родителями – мы поселились в доме родителей Мэри. Никому не советую идти на подобный шаг. Вечером в день свадьбы в доме родителей Мэри собрались гости – знакомые и родственники. Я был в легком подпитии и заявил во всеуслышание, что, дескать, хочу вернуть все свадебные подарки, врученные нам родственниками и знакомыми семьи Мэри. Рассуждал я так: не желаете меня, в таком случае мне не нужны ваши подарки. Так я тоже не советую никому поступать. Я все еще толком не оправился от войны.

Если верить моему досье, впервые я имел дело с судом 4 февраля 1947 года. Двое каких-то амбалов в троллейбусе то ли что-то не так сказали, то ли просто не так посмотрели на меня. В ту пору я заводился с полоборота. В общем, мы слезли, и завязалась драка. Я мигом уложил их обоих, но тут явилась полиция, и нас троих арестовали. Двое этих парней были без ума от радости, что их отпустили. Я же заявил полицейскому, что никуда не пойду, пока с ними не разделаюсь. В результате я дрался аж с тремя копами сразу. На этот раз мне приписали нарушение общественного порядка и сопротивление властям. В кармане у меня обнаружили при обыске перочинный нож. Полиция и его пустила в дело – утаивание холодного оружия. Если уж я и собрался бы обзавестись оружием, то, поверьте, уж точно не перочинным ножиком. Я заплатил штраф и был выпущен по пробации