«Я слышал, ты красишь дома». Исповедь киллера мафии «Ирландца» - [23]

Тебе пришлось увидеть массу ужасных вещей. Сложенные рядком и в стопку трупы в концлагерях, гибнущих в боях безусых мальчишек, лежащих в грязи погибших товарищей. Каково видеть тела своих товарищей на брезенте, и не одного, а многих?

Оказавшись дома, я все чаще и чаще задумывался о смерти. Все задумываются о ней. А потом вдруг спросил себя: а что ты, собственно, паришься? Ты не в силах повлиять на это. И все мы ходим по земле между двумя датами – предначертанными свыше датами рождения и смерти. И ни на одну из них ты повлиять не в силах. Так какого черта мучить себя? Будь что будет. С некоторых пор эти нехитрые истины и стали для меня девизом. Я войну прошел – что худшего может со мной приключиться? И постепенно перестал задумываться об этом. Будь что будет.

Там, в Европе, я пристрастился к вину. Лакал, как те джипы бензин. А вернувшись домой, и не подумал завязывать. Обе моих жены всегда сетовали на мое пьянство. Я всегда говорю: когда ФБР в 1981 году упрятало меня за решетку, оно, само того не желая, сберегло мне жизнь. Ибо в ту пору я пил восемь дней в неделю.

В тот первый после демобилизации год каких только работ я не перепробовал. Я работал на фирме «Беннет Коул энд айс» – временно, не постоянно. Развозил летом лед – в те послевоенные годы еще не у каждого был в доме холодильник. Зимой я развозил уголь по домам. Парадоксально, но факт – на своей первой в жизни работе, когда я был 7-летним мальчишкой, я выгребал золу. Теперь же я доставлял уголь. С месяц я работал в одной компании, где днями складывал в стопку мешки с цементом. Работал я и на стройке. Хватался за любую работу. Разве что банки не грабил. Работал и вышибалой, а по вторникам, пятницам и субботам натаскивал желающих по части танцев в дансинге у Вагнера. Десять лет я этим занимался.

Много я работ сменил, всего и не упомнишь. Из тех, что помню: как укладывал вышедшую из печи горячую смесь для пирога с черникой на холодный как лед алюминиевый конвейер. Чем больше я разравнивал ягоды, тем холоднее они становились перед тем, как пойти в пирог. Старший настаивал, чтобы я разравнивал усерднее. Он сказал:

– Ты немного ленишься.

Я пытался его игнорировать, а он продолжал:

– Пацан, ты слышал, что я сказал?

Я спросил, с кем он, по его мнению, разговаривает.

Он сказал:

– Пацан, я с тобой разговариваю.

Он сказал, что, если я не буду трудиться усерднее, он воткнет лопатку для разравнивания мне в задницу. Я ответил, что у меня идея получше – я воткну ему лопатку в глотку. Это был большой черный парень, и он пошел на меня. Я срубил его и положил на конвейер в бессознательном состоянии. Напихал ему ягод черники в рот. Этого было достаточно. В результате меня из цеха вывели с полицией.

После этого мать встретилась с сенатором законодательного собрания штата Джимми Джаджем. Один из его братьев имел врачебную практику в Филадельфии. Другой – был важной шишкой в профсоюзе стекольщиков и вдобавок еще свободным землевладельцем и членом городского совета Кадмена. Это он в свое время пропихнул меня в компанию «Перлстейн глэсс компани». В общем, однажды утром мать сказала мне, что сенатор пообещал зачислить меня в полицию штата Пенсильвания. От меня требовалось лишь пройти медосмотр. Полагалось бы поблагодарить сенатора, но вот этого мне как раз хотелось в последнюю очередь. И я не стал к нему заходить, чтобы засвидетельствовать свое почтение. Годы спустя я рассказал своему адвокату Ф. Эммету Фицпатрику об этом, и он сказал:

– Каким копом ты мог бы стать!

– Да, – ответил я, – богатым копом.

Изнасилование, насилие над детьми – за это я мог бы арестовать. А за все остальное отпускал бы по внесудебному соглашению.

Я пытался вновь стать тем добродушным парнем, которым был до войны, но у меня никак не получалось. Меня ничего не стоило довести до белого каления. В особенности если я был выпивши. Мы постоянно тусовались со старой компанией. Да и футбол помогал. Я играл блокирующим полузащитником за «Шэнахен». Мой старый кореш Янк Куинн был там квотербеком. Тогда играли в кожаных шлемах, но из-за слишком большой головы я не надевал его и играл в вязаной шапочке. Не подумайте, что это был кураж, нет, просто ничего не мог отыскать подходящего для своей репы. Не сомневаюсь, что, появись я на свет в другое время, я бы связал жизнь с американским футболом. Я не был великаном. Я был проворен, ловок и силен, к тому же неплохо соображал в игре. Всех, с кем я играл, кроме одного, уже нет на свете. Как я уже говорил – все мы гости в этом мире, просто не знаем, когда уйдем из него. Как все молодые, я считал, что молодость не закончится никогда.

Однажды наша компашка в полном составе отправилась сдавать кровь (10 баксов за пинту), чтобы таким образом разжиться деньгами на пиво. По пути назад мы увидели рекламную вывеску, сообщавшую о карнавале. И там объявлялось, что, дескать, тому, кто побьет в боксерском поединке (3 раунда) специально дрессированного кенгуру, полагается приз в 100 долларов. Мы решили завернуть на этот карнавал.

На ринг выпустили кенгуру в боксерских перчатках. Ребята уговорили меня сразиться с ним. Передние лапы у кенгуру короткие, и я рассчитывал быстренько отправить его в нокаут. Мне на руки надели перчатки, и я стал наносить ему удары. Чего я не мог знать, так это что у кенгуру челюсть не такая чувствительная, как у людей, и ударом в челюсть этого зверя в нокаут не отправишь. И потом, ну кому охота издеваться над животным, поэтому ограничивался легкими ударами в корпус. Но я не учел того, что у кенгуру хорошо развиты задние лапы – и в результате он заехал мне по шее. Ничуть не хуже моего родителя в детстве. Кроме того, это животное активно пользуется хвостом при обороне. И чем сильнее становились мои удары по корпусу, тем крепче он бил меня хвостом длиной под два метра. Причем кто-то додумался нацепить боксерскую перчатку и на хвост.