«Я слушаю, Лина…» - [15]

– Но ведь ты его даже не видел…

– Я видел его друзей. И слышал, что они говорят. Мне этого достаточно.

Я некоторое время сидела молча. Беспомощно опустив руки на колени. Потом медленно подняла на Даника взгляд:

– Я не знала, что ты так жесток, Даник.

– А я не знал, что ты так сентиментальна, Лина.

Он резко встал с места. Приблизился к двери. И приостановился. Не выдержал. Оглянулся. Сегодня он вдруг понял, что последнее слово должно остаться за ним.

– Я рад, что сегодня мы больше узнали друг друга, – и тут же поспешно добавил. – Я сделаю все, чтобы как можно скорее разыскать этого подонка. Салют!

И он проворно скрылся за дверью моего шикарного кабинета. И, пожалуй, впервые усомнился в моих профессиональных способностях. И, пожалуй, впервые пожалел, что не сидит в моем кресле.

…Даник вел расследование правильно. И нужды перепроверять его работу не было. Он был на месте преступления. Он успел встретиться с друзьями жертвы и так называемого преступника. И все-таки я решила пойти по его следам. Наш спор не был закончен. И я должна была победить в этом споре. И поэтому прямиком направилась в уже знакомый райончик нашего городка. Где и надеялась отыскать ребят. Даник был прав, заметив что с этими ребятками нужно разговаривать в другом костюмчике. Мой дорогой английский костюм здесь точно был бы некстати.

В этом подвале ничего не изменилось со времени моего первого и последнего там пребывания. Когда я впервые увидела Нину, дочь Филиппа. Тот же скверный запах. Те же разбитые бутылки. Только их стало гораздо больше. Те же раздавленные окурки. Здесь и ничего не должно было измениться. Такие места не меняются.

И я с тоской вспомнила свой уютный дом. Высокие потолки. Широкие окна. Много света. Много книг на деревянных полках. Оранжевый огонек во встроенном камине. Там много тепла. И мне поскоре захотелось убраться отсюда. В свой чистый интеллектуальный мир. И мне уже трудно было подыскать объяснение своему безумию.

Глаза с трудом привыкали к темноте. Но я отлично чувствовала эти нахальные взгляды. Бесцеремонно разглядывающие меня с ног до головы. И все же я решила первой не нарушать молчание. Мой опыт подсказывал, что разговор должны начать они. И только тогда по тону, по фразам, интонациям я определю, куда направить нашу беседу.

Наконец после затянувшегося молчания вспыхнул слабый огонек свечи. И одновременно раздался хрипловатый мужской голос:

– Здесь вообще-то не ждут гостей.

Свет, рассеявшийся по подвалу, наконец мне позволил увидеть эти помятые физиономии. Два парня и одна девушка. Я не помню, были ли они в тот день, когда я пришла сюда впервые. Для меня все такие ребятки были на одно лицо. Серые, бесцветные, с немытыми волосами. В пошарпанной, помятой одежде.

Они сидели на корточках. В один ряд. Прислонившись к бетонной стене. Но холода, по-моему не чувствовали. Их согревало вино. Бутылка стояла перед ними уже наполовину пустая. И я поняла, что за сегодняшнее утро это не первая.

– И что же мы отмечаем? – как можно спокойнее спросила я.

– А перед кем мы должны отчитываться, тетенька?

И опять эта мне знакомая «тетенька». Черт побери! Мне так захотелось поставить их на место! Но я понимала, что пока это делать нельзя. И просто стиснула зубы. И сквозь зубы процедила.

– Со своей тетенькой вы можете болтать, хоть развалившись на полу. А здесь другой случай. Поэтому будьте добры, молодые люди, встаньте. И отвечайте как следует на вопросы главного следователя угро.

Они переглянулись. Им вставать явно не хотелось. И не потому, что было лень. Просто они терпеть не могли подчиняться. И это не был протест взбунтовавшейся молодежи против несправедливости взрослой жизни. Это было просто природное хамство.

– Встать! – уже приказала я. – Если не желаете разговаривать в другом месте.

У них не было выбора. Перед ними была не просто тетенька. Забежавшая пожурить деток за распивание спиртных напитков в подвалах. В этом случае речь шла об убийстве. И они это понимали. И медленно поднялись с бетонного пола. Глядя на меня ненавидящими глазами. Но мне было плевать на их взгляды. Я в любую минуту могла заставить их стать жалкими и боязливыми. Но не спешила это делать.

– Так что же мы отмечаем, ребятки?

Самый смелый из них. Коренастый, маленького роста парень. В солдатских черных ботинках. И кожаной черной куртке с металлическими «заклепками» чуть подался вперед. И в его светло-карих маленьких глазках, как у хорька, появились насмешливые огоньки.

– А я вас узнал, – наконец прохрипел он. – Вы уже здесь были. Тогда Нинка вас здорово отшила. Как тогда она сказала про вас? Сейчас припомню. Нужно остерегаться не уродов и калечных. А красивых, правильных людей с ясным…

Но я ему не дала договорить. Я крикнула:

– Молчать!

– Ударите? Как и ее хотели…

Я не ударила. Я только стиснула кулаки покрепче.

– Неужели вас вот это устраивает, ребятки? – я взмахнула рукой, указывая на подвал. – Холодно, сыро, темно. Просто четыре стены. Это же тюрьму напоминает. Вы словно себя подготавливаете. Неужели вот это… Вот такая жизнь вам может нравиться? И неужели в вашей жизни нет место для другого.