Я шел своим путем. Ким Филби в разведке и в жизни - [157]

— А что мне ваше КГБ!

Наконец я догадываюсь всучить ему бутылку водки, что делает его более покладистым, и он больше не препятствует нашему законному праву получать лодку.

Выиграв очередную битву, я сажусь на весла, и мы отдаемся созерцанию живописных берегов Ангары. Кругом ни души, только диковинная птичка с хохолком неспешно прогуливается по песчаному берегу. Всегда на одном и том же месте она с завидным постоянством провожает нас. Легко грести по течению, я увлекаюсь, но Ким, обладая безошибочным чувством времени, охлаждает мой пыл — пора возвращаться. Мы меняемся местами, и я убеждаюсь в его правоте: на обратный путь против течения уходит вдвое больше времени.

Летом следующего года мы снова приехали в тот же санаторий, а затем отправились в плавание по Байкалу. Едва ступив на борт парохода, поняли, почему наши знакомые сибиряки так загадочно улыбались, когда мы собирались в эту поездку. Маленький кораблик с большой трубой, похожий на утюг моей прабабушки, как бы в насмешку назывался «Комсомольцем». Это был рыболовецкий сейнер, построенный в 30-е годы и позднее переоборудованный в пассажирское судно. Он оставался единственным средством передвижения по Байкалу.

Рассчитанный на 100 душ, «Комсомолец» вместил в себя около 400. Мы вдвоем занимали 4-местную, но очень тесную каюту (кубрик) с иллюминатором размером с чайное блюдце. В трех остальных разместились две солидные пары, наш сопровождающий и группа ученых-математиков, возвращавшихся из Новосибирска с симпозиума. Туристы остались без крыши над головой и на ночь разбивали палатку, где спали вповалку, занимая все пространство крошечной палубы. Глядя на них, мы стыдились своего «комфорта», но утешали себя тем, что наши два места не разрешили бы их проблемы.

Туалет, а точнее гальюн, состоял из двух дырок, стыдливо задрапированных зелеными занавесочками, разукрашенными бурыми мазками разной степени свежести. Надо было, затаив дыхание, изловчиться и, по возможности не прикасаясь к ним, проскочить к вожделенному отверстию. Кому довелось посещать подобные заведения на наших вокзалах, тот может представить себе этот уровень «гигиены». По утрам там выстраивались две угрюмые очереди — мужская и женская. Чтобы сократить до минимума эти визиты, мы приспособили под ночной горшок банку из-под варенья, которую опоражнивали через иллюминатор.

Приключения, необходимая принадлежность каждого путешествия, не заставили себя ждать. В первый же день на пароходе сломался холодильник, и из кухни полетели за борт все обеды и ужины. Ресторан закрылся. В ту же ночь кто-то ограбил продуктовый склад, сорвав висячий замок. От голодной смерти нас спасали огурцы и помидоры, которые мы предусмотрительно купили на базаре в Иркутске, да малиновое варенье (та самая баночка!), которое нам подарили Новокшеновых.

Когда ресторан наконец открылся, нас провели туда через служебный вход. Ким, увидев длинную очередь, сразу сбежал из-за стола и встал в ее конец. Подошел наш черед, и мы получили яичницу.

— Глазу-у-унья! — пропел Ким, захлебываясь от восторга. Такого сладострастного выражения я никогда не видела на его лице. Это было тем более удивительно, что дома он всегда лично и скрупулезно по минутам готовил сие блюдо, не доверяя мне. Не дай Бог недодержать либо передержать его!

Несмотря на бытовые неудобства, Ким не жалел, что отважился на эту поездку, хотя и не решился бы повторить ее. Мы увидели Байкал во всей его величественной красоте, любовались фантастическими всполохами закатов. Погода была солнечная, но прохладная. После захода солнца резко холодало и в воздухе ощущался морозный привкус.

Наш капитан — бурят, родом из прибайкальской деревушки, был царь и бог не только на корабле, но и на всем Байкале. Время от времени в блаженную тишину раздражающе врывался монолог капитана. Он любил вещать о том о сем, упиваясь звуком собственного голоса. Одно его сообщение заставило всех прислушаться:

— Вот эти так называемые ученые, понимаете, напились и пришли в хаотическое состояние…

Как стало известно позднее, наиболее «хаотического» из них матросы погрузили в шлюпку в 4 часа утра и высадили на едва обитаемый берег — всего в 3 избушки, дабы он трезвел на твердой земле и свежем воздухе. Бедолага был обречен на 6 дней и ночей ожидания обратного рейса «Комсомольца» с тем же капитаном, но уже в роли спасителя, так как иного транспорта там не существовало.

Протрезвевшие математики были в растерянности и пытались найти пристойное объяснение пропаже своего товарища. Они волновались, возмущались, составляли «жалобную бумагу» на капитана, собирали подписи свидетелей. Тем временем корабль шел своей дорогой, деловито попыхивая трубой, не пропуская остановок.

Члены команды «Комсомольца» удачно вписывались в его интерьер. Обнаженные по пояс, загорелые дочерна, они выглядели диковато и смахивали больше на пиратов. Пристаней на Байкале, кроме Листвянки, не было. Их кое-где заменяли сколоченные из досок полуразвалившиеся причалы, а то и вовсе голый берег. «Комсомолец» бросал якорь вдали от берега, и пассажиры отчаливали в шлюпке.