Я шел своим путем. Ким Филби в разведке и в жизни - [158]

Когда намечалась очередная стоянка, Ким увлекал меня в каюту, где мы прятались от капитана, так как он настойчиво приглашал нас в шлюпку, расталкивая остальных пассажиров. Дважды попробовав, мы решили больше не рисковать, опасаясь оказаться в ледяной воде только ради того, чтобы полюбоваться краешком тайги. В то же время Ким не мог отказать себе в удовольствии наблюдать за посадкой.

Зрелище было незабываемое. Орущие сиплыми голосами матросы и прыгающие в лодку пассажиры, как стадо овец, испуганно шарахающиеся в одну сторону. Матросам никак не удавалось сладить с пассажирами и распределить их равномерно по обоим бортам. Казалось, шлюпка вот-вот перевернется или кто-то свалится в воду. Но, как ни странно, все обходилось без происшествий.

После отдыха на Байкале нам предстояло большое путешествие по Сибири. Сначала — от Иркутска до Братска на двухпалубном теплоходе, который после «Комсомольца» казался верхом совершенства. Стоило мне ненадолго отойти от Кима, как его тут же окружили молодые люди и стали закидывать вопросами:

— Мы смотрели «Мертвый сезон». Это про вас?

— Нет, нет, это про Лонсдейла.

— Значит, вы Лонсдейл?

— Он умер.

— А откуда вы знаете?

Растерянный Ким зовет меня на помощь, и я освобождаю его из плена.

Дело в том, что Валерий, провожая нас, доверил капитану тайну Кима. А тот по принципу «по секрету всему свету» оповестил свою команду. К нам пришел ее представитель и попросил Кима выступить в кают-компании. После долгих пререканий (Ким всегда избегал публичных выступлений) мы сошлись на том, что встретимся в узком кругу, не более пяти человек. «Узкий круг» расширился до 20 человек, включая наших любознательных молодых людей. Несмотря на то что Ким с трудом изъяснялся по-русски, а я тогда совсем не знала английского, получилась импровизированная пресс-конференция. Ким начинал отвечать по-английски, а потом шептал мне на ухо по-русски: «Ты сама знаешь, что сказать», — и я развивала его мысль. Все остались довольны и в благодарность пообещали угостить нас ухой со своего стола.

В ресторане посетителей раз-два и обчелся, но на ожидание уходит 30–40 минут. Официантка, молодая сексуально озабоченная девушка, бродит между столиками, как сомнамбула, не сводя влюбленных глаз с матроса, сидящего в углу с равнодушным видом. Если наконец принесет закуску, то забудет вилку или подаст суп без ложки, а когда все съедено, вспомнит о хлебе. На этот раз она ставит перед нами пустые тарелки и надолго исчезает. Со всех сторон несется умоляющее: «Девушка, девушка!» Девушка появляется с огромной кастрюлей и направляется к нашему столу. Она наполняет наши тарелки ароматной ухой, обильно поливая брюки Кима. Уха восхитительна, ради нее и брюк не жалко!

Наше плавание закончилось в Братске, где мы провели два дня. Этот небольшой город, состоящий из четырех- и пятиэтажных домов, возник в 1955 году на берегу водохранилища в связи со строительством гидроэлектростанции. Нам любезно показали это грандиозное сооружение. Другой достопримечательностью города был симпатичный медвежонок (его держали в клетке), добродушный и безобидный на вид, который, как нам рассказали, откусил пальцы взрослому глупцу, решившему погладить малыша.

Сопровождающий нас Виталий, представитель КГБ, пригласил к себе домой на кофе с коньяком и познакомил с женой. Валентина — комсомольский вожак, с хорошо поставленным голосом и необъятным бюстом — строго произносила: «Виталик!», — и Виталик на глазах сжимался и затихал. Сразу было ясно, кто здесь генерал. Два года спустя Виталий навестил нас в Москве.

В Красноярске мы остановились в центральной гостинице. Когда обедали в ресторане, официант предупредил, что рыба несъедобна, и предложил фирменное блюдо — лангет, но его и нож не брал, и разжевать было невозможно. На следующий день идем в ресторан, который нам порекомендовали как лучший в городе, высшего класса. Его считали таковым скорее всего благодаря оркестру, невероятно громогласному. Подходит официант — мы совсем не слышим друг друга и ведем переписку на салфетке. Наученные горьким опытом, заказываем беф-строганов, который, как и лангет, оказывается нам не по зубам. Если лангет Ким сравнил с подошвами, то беф-строганов — со шнурками от своих ботинок. Зато децибелы здесь были «наивысшими». Уходим не только голодные, но и обалдевшие от грохота.

Красноярск в те годы был закрыт для иностранных туристов, и поэтому его снабжение было особенно скудным. Зато окрестности города, окруженного смешанным лесом, очень живописны. Мы там подолгу бродили по туристическим тропам и однажды набрели на маленький частный зоопарк. Его хозяйка подбирала подранков, больных птиц и зверюшек и выхаживала их.

В Дивногорске (под Красноярском), несмотря на наше сопротивление и висевшие повсюду запрещающие знаки, нас заставляют подняться на недостроенную ГЭС, которая считается одной из крупнейших в мире. Мы передвигаемся по стропилам буквально с риском для жизни, и Ким твердит:

— Это очень опасно!

Не удается нам увильнуть и от ночной рыбалки. Наш хозяин развлекает нас по собственному вкусу, игнорируя желания своих гостей. Нам приходится провести ночь впятером на одной скамейке в душном трюме маленького катера, где меня укачивает. Будучи гостем, Ким считает своим долгом выполнять прихоти хозяев.