Я себя до конца рассказала. Сборник стихов израильских поэтесс - [5]

Для творчества Ионы Волах характерны увлечение миром сновидений и грез, предельно откровенное выражение интимных чувств и гиперболизированная эротичность. Временами она обращается к разработке философских тем. В поисках наиболее точных средств выражения Иона Волах нередко использует то слитное написание двух-трех слов, то, напротив, расчленение одного слова, пытаясь создать иллюзию «потока сознания», игнорирует знаки препинания и т. п.

Модернистским поискам большинства молодых поэтов — и поэтесс — словно противостоит благородный лиризм их современницы, иерусалимской поэтессы старшего поколения, Зелды. И в ее стихах немало трагических нот, и она говорит о несовершенстве жизни и несбыточности мечты о счастье на земле, но глубокая чистая вера и цельное религиозное мировоззрение поэтессы освещают все ее творчество.

Особняком стоит творчество Ривки Мирьям, родители которой были в числе немногих евреев, избежавших гибели в оккупированной немцами Польше. Катастрофа и гибель европейского еврейства — лейтмотив ее творчества, вызывающего живой отклик в сердцах тысяч и тысяч читателей.

В этот сборник включены стихи наиболее известных израильских поэтесс, за его пределами осталась большая группа поэтесс-киббуцниц, группирующихся вокруг издательства «Хакиббуц хамеухад» и журнала «Мибифним», поэтесс религиозного направления, главной трибуной которых является журнал «Мабуа», поэтесс, пишущих для детей, и поэтесс, пишущих для эстрады.

Можно не сомневаться, что к тем немногим переводным книгам ивритской поэзии, которые изданы за последние годы (Натан Альтерман «Серебряное блюдо», Иегуда Галеви «Сердце мое на Востоке», Зелда «Стихи», Давид Авидан «Криптограммы с борта разведспутника», Авраам Шлионский «Горы Гильбоа», Натан Ионатан «Соль и свет», сборник «Еврейская средневековая поэзия в Испании»), в недалеком будущем прибавятся новые. Поэзия на иврите уже перестала быть для русскоязычного читателя «терра инкогнита». Мы надеемся, что интерес к ней будет расти.

А. Белов

Иерусалим

Рахел Морпурго

Сонет Пер. В. Глозман

Заныла вдруг душа: беда! беда!

Вознесся дух мой — я собой горда.

Я голос услыхала: «Навсегда

Останутся, Рахел, твои стихи».

Но аромат исчезнет — и тогда

Дряхла строфа твоя и не тверда.

В скитанъях вкус притупится; гряда

Засохнет… Петь голосом глухим?..

На запад, север, к югу и к востоку,

Пока душа легка — возносишь строки,

Но много лет спустя не будет проку

В тебе, как в дохлой псине. И тогда же

И лежебока, и скиталец скажет,

Что «женский ум годится лишь для пряжи».

Рахел Морпурго

Сара Шапира

Сион Пер. Я. Хромченко

Не дождь и не роса — слеза моя туманит

Твои, Сион, и горы и леса.

Не солнце, не огонь, а наша кровь багрянит

Твои, Сион, святые небеса.

И пар от наших слез, сгустившись в тучи,

С небес дождем прольется проливным,

И успокоят воды дух могучий

С тобой скорбящих, Иерусалим.

Слеза из глаз в минуту тяжкой муки

Прольется, исцеление верша.

Пусть в сердце плач, но укрепятся руки,

Восславится бурлящая душа.

Сара Шапира

Анда Амир-Пинкерфельд

Пусть всегда будет накрыт твой стол Пер. Р. Левинзон

Да будет твой стол всегда накрыт,

Каждый день золотится вино в кубке хрустальном твоем

В ожидании моего прихода.

Распахни объятия на север, на юг,

На восток и на запад —

Может, оттуда приду,

И твой привет встретит меня.

Да будет твой стол всегда накрыт

И чистая вода в сосуде,

Чтобы омыть пыль дальних дорог моих,

По которым однажды приду я к тебе.

К кому же еще? Пер. Р. Левинзон

Когда ты причиняешь мне боль,

Расшатывая меня до основания,

и я измучена,

Когда ты своими стрелами разрушаешь

стены моего последнего убежища,

которое в тебе я строила, в тебе, —

к кому пойду жаловаться,

 кому же еще, к кому приду

плакать о потерях моих,

к кому, если не к тебе одному?

Кто исцелит боли мои,

если не ты —

прикосновениями,

полными милосердия?

Последние цветы Пер. Р. Левинзон

Не говори: «Я не тот,

Кто разбросал эти цветы

Вокруг жилья твоего»,

Не говори.

Я-то знаю:

Ты ушел от меня такой печальный,

И каждый твой неуверенный шаг

Белый цветок за собой оставлял.

Круг за кругом поднимались цветы

Вокруг умолкшего дома.

Такой грустный ты ушел от меня,

И кругами своей печали мой дом окружил,

Цветами последними, белыми.

«Ты срывал розы…» Пер. Р. Левинзон

Ты срывал розы для меня по всему городу,

И в городе больше нет роз,

И комната моя — охапка роз,

       И вся я,

       И глаза,

       И уста.

Прекрасна, прекрасна в мире любовь.

Мы — грустные люди Пер. Р. Левинзон

Мы — грустные люди,

              усталые люди,

Уже ничего не болит,

И все вызывает боль:

              небо,

              море,

              земля,

              ночь,

Бог, скрытый сотнями туманных завес.

Мы очень грустные люди.

Этой ночью Пер. Р. Левинзон

Этой ночью твои глаза не любили меня,

Блестели чуждо,

Словно в них поселилась холодная луна.

Я ушла от тебя и стала большой рекой,

Которая к морю стремилась.

И теперь я море глубокое —

И я не вернусь.

Ведь этой ночью сошла луна,

Чтобы похитить твои горячие глаза.

Но я еще стану лилией на твоем столе

Днем —

Когда луна уснет.

Колыбельная маме после смерти Пер. Р. Левинзон

Когда-то я засыпала у тебя на руках,

мама,

теперь усни ты у меня на руках,

мама.

Какая ты маленькая,