Я себя до конца рассказала. Сборник стихов израильских поэтесс - [4]

Колесо себе крутится,

Пальцы мечутся. Пока

Нитка тянется, стремится, —

В колесе кружась, родится

Песня прялки — на века…

(Перевод В. Глозмана)

Ясность ее стиха, четкость и простота изложения определялись иногда прямым «социальным заказом» местных школьников. Дети частенько заглядывали к «тете Фане» и просили сочинить стихи к какому-либо празднику или торжественному событию. И она, уважая своих юных читателей, писала так, чтобы это им нравилось, доставляло радость. Помимо двух сборников лирики (впоследствии переиздававшихся), она опубликовала 18 книжек для детей всех возрастов, начиная от самых маленьких. Многие ее детские стихи положены на музыку и изданы вместе с нотами. Вышли также грампластинки с 13 песнями и сборник стихов для слепых детей, отпечатанный шрифтом Брайля. Трудно поверить, что все это написано смертельно больным человеком в свободное от основной работы время.

Как популярная детская поэтесса известна и Мирьям Ялан-Штекелис, стихи которой в настоящем сборнике представлены ее собственными переводами с иврита на русский язык.

Успехи модернизма двадцатых и тридцатых годов в ивритской поэзии неразрывно связаны с именами Авраама Шлионского и поэтами его школы, среди которых Леа Гольдберг (наряду с Натаном Альтерманом) занимает самое почетное место. В ее личности гармонично сочетались высокий интеллект и тонкая, ранимая душа, энциклопедическая образованность и яркий поэтический талант, европейская широта мышления и глубокая преданность национальным традициям. Доктор философии, воспитанница Берлинского и Боннского университетов, профессор Иерусалимского университета, Леа Гольдберг была большим знатоком мировой литературы, а в русской, немецкой, французской чувствовала себя, как дома. Ее творческое наследие велико и разнообразно, оно включает в себя роман из современной жизни, рассказы для детей, пьесы, оригинальное литературно-критическое эссе и исследования, переводы «Войны и мира» Льва Толстого и «Пер Гюнта» Генрика Ибсена, произведений Горького, Чехова, Генриха Манна, стихов Анны Ахматовой, Рильке, Бодлера, Верлена, Петрарки и других авторов. В ее стихах и поэмах целый мир утонченных чувств и переживаний, облеченный в совершенную поэтическую форму. Ее короткие, как правило, лирические стихи дают обильную пищу для размышлений и никого не оставляют равнодушными, в них «тесно словам и просторно мыслям».

Виртуозно владея всеми стихотворными жанрами, она обогатила поэзию на иврите 13-строчным сонетом, названным ею «шир ахава» («песнь любви») в отличие от обычного 14-строчного сонета — «шир-захав» («золотая песнь»)[4]. Она одна из немногих в еврейской поэзии, удачно использовавших форму терцины.

Безусловного внимания заслуживает творчество молодых израильских поэтесс. Современная поэзия — и не только израильская — становится все более изысканной, рафинированной, индивидуалистической. Общественно значимая тематика отступает на второй план. На авансцену выходят интимные переживания, эротика, секс, сюрреалистические видения, галлюцинации. Поэтическая строфа, в организации которой первейшая роль принадлежала рифме и ритму, деформируется, теряет свои привычные признаки. Превалирует свободный стих и стих с замаскированной и внутренней рифмой, чаще всего — с ассонансом.

Новейшая поэзия Израиля имеет своих читателей и поклонников, и критика воздает должное ультра-модернистским поэтам за то, что им удается «с большим мастерством передать психологические процессы, возникающие в затаенных уголках души современной еврейской молодежи».

К числу наиболее интересных представителей этого течения, которое принято называть «Новая волна», принадлежит поэтесса Бат-Шева Шариф. Уже более десяти лет публикует она свои стихи, но тщетно читатель стал бы искать в них конкретные признаки событий этого бурного и значительного периода нашей истории. Поэтессу занимают лишь движения человеческой души и отвлеченные философские проблемы. Почти в каждом ее стихотворении мы находим библейские реминисценции, фразы из молитв, изречения выдающихся талмудистов. Все это трансформируется в ее творчестве весьма своеобразно. Канонические тексты редко используются поэтессой в их прямом смысле, чаще всего она находит в них новые, непривычные для нас нюансы и оттенки, что нередко озадачивает читателя.

В программном стихотворении «Исполнение песни любви», давшем название одному из ее сборников, поэтесса обыгрывает музыкальные термины «фортиссимо» («очень громко»), «пианиссимо» («очень тихо») и названия всех промежуточных градаций силы звука. Можно сказать, что и в своем поэтическом творчестве она мастерски использует все степени звучности полюбившихся ей библейских слов. В своей последней книге «Избери время» (1981) в цикле «Семь стихов о любви» поэтесса неожиданно для читателя возвращается к традиционной строфической форме с конечной рифмой и четким ритмом.

Обилие красок и света в поэзии Хедвы Харехави заставляет вспомнить о ее второй профессии — профессии художницы. Стихи заполнены кошмарами, причудливыми видениями потустороннего мира, в них сильны элементы мистики и часто являются смерть и мертвецы. Но, читая эти стихи, невольно вспоминаешь слова Льва Толстого, сказанные в адрес Леонида Андреева: «Он пугает, а мне не страшно…» Значительно сильнее лирическая струна в творчестве Хедвы Харехави, ее не могут заглушить никакие модернистские наслоения. Некоторые критики считают, что чрезмерное увлечение поэтессы мотивами смерти является своеобразным преломлением израильской действительности с ее кровопролитными войнами и постоянными актами диверсий. Возможно, в этом есть доля истины, однако нам кажется, что молодая поэтесса еще не до конца нашла себя и не всегда говорит собственным голосом.