Я себя до конца рассказала. Сборник стихов израильских поэтесс - [18]

Это было в субботний день, день седьмой —

Иглами к небу тянулись кедр и сосна.

На всем был свет: он хотел как ручей — взлетать;

И кружок зрачка влюбился в круг золотой.

Так узнала я страсть, какой никому не знать.

И вечно готов был свет на верхушках кустов мерцать,

Плавясь в ручье, загораясь с любой волной;

Апельсин моей головы он глазами хотел глотать.

Золотые кувшинки в ручье распахнули рты, чтоб глотать

Всплески воды и стебельки над водой;

Был субботой тот день, потому что он был седьмой —

Вожделенно, иглами к небу, тянулись кедр и сосна,

И тогда узнала я страсть, какой никому не знать.

«На ночном шоссе…» Пер. В. Глозман

На ночном шоссе опять человек стоит.

Был он моим отцом когда-то, не так давно.

Я должна подойти к нему, туда, где сейчас он стоит,

Потому что я старшей была из его дочерей.

Каждую ночь одиноко он там стоит,

И должна я спускаться к нему, и опять подходить к нему.

И хочу я спросить: до каких это пор — должна?

И знаю сама: должна. На веки веков.

Он снова стоит там, где опасно стоять,

Как тогда, когда шел по дороге, и машина сбила его.

Его я узнала; и много тому примет,

Что человек этот был когда-то моим отцом.

Не скажет он мне обычных ласковых слов.

Хоть и был он моим отцом когда-то, не так давно,

Хоть я старшей была из его дочерей —

Он не может сказать мне обычных ласковых слов.

Рахел

Арва и Рона [20]

В одной лазурная и кроткая вода,

другая, гневная, в одежде мутно-пенной,

В одном русле — родные навсегда,

в другом русле — чужие неизменно…

В моей душе к тебе и нежность и вражда,

Как Рона с Арвою, струятся сокровенно.

27.1Х.1918 г.

Настроение Пер. Я. Хромченко

А. Д. Гордону

День уходил, уже темнело,

День угасал.

Закатным золотом одело

Вершины скал.

Померк полей простор далекий,

Простор немой,

И смутен путь мой одинокий,

Пустынный мой.

Судьбе всевластной не перечу

И говорю:

За все, за все, что мне навстречу —

Благодарю!

«Ты ли это…» Пер. Я. Хромченко

Ты ли это, конец? Неба ясен простор,

Дней грядущих туманы мерцают вдали,

Травы зелены, осени дни не пришли

До сих пор.

Я приму приговор. В сердце ропота нет.

Улыбались цветы на пути у меня,

Пламенели закаты, был чистым рассвет

Уходящего дня.

«Я боялась…» Пер. Я. Хромченко

Я боялась,

Чтоб он не простившись от нас не ушел…

Так печальны глаза,

И скрывается горечь во рта уголках;

На забавы детей он посмотрит серьезно,

Разозлится, и вдруг замолчит, будто скажет:

                        «Не все ли равно?..»

Будет вечер, и встреча друзей, и его опустелое место,

и ужалит уверенность коброй.

Побледнев, мы поднимемся все,

Поспешим в его комнату.

Нет его, нет,

Лишь белеет письмо на столе —

Последнее.

«В моем одиночестве…» Пер. Л. Владимиров

В моем одиночестве — зверем раненым

Часами лежу в молчании душном,

В саду ни ягодки мне не оставлено,

Но все простило сердце послушное.

Если эти дни последние, как мне быть?

Надо тихою стать, бессловесною,

Чтобы горечью не возмутить

Подругу мою — синеву небесную.

«Рукою доброю погладь…» Пер. Я. Хромченко

Рукою доброю погладь мою, —

Пусть как сестре — назад не оглянуться.

Мы знаем: после бури кораблю

В родную гавань больше не вернуться.

Утри мне слезы. Только ты один

Найти сумеешь ласковое слово.

Мы оба точно знаем: блудный сын

Родного неба не увидит снова.

В ночи бессонные Пер. Я. Хромченко

Как сердце устало в ночи горевать,

В ночи горевать под бессонной тоской.

Своею рукою ли нить оборвать,

Лишь нить оборвать — и конец, и покой?

Но день занялся, он ко мне наяву

Прозрачным крылом постучался в окно.

Своею рукою ли нить оборву?

Терпи, мое сердце… мгновенье одно.

«Без слов, без движенья…» Пер. Л. Владимиров

Без слов, без движенья

К тебе я прижалась.

Миг вечности равен,

В нем нежность и жалость.

Познаю покой

Изнуренного зноем:

Он сел отдохнуть,

Скрытый тенью лесною.

Забуду судьбы

Беспощадную руку.

Для праздничной жизни

Готовящей муку.

Миг вечности равен.

В нем нежность и жалость.

Без слов, без движенья

К тебе я прижалась…

Стране моей Пер. М. Ялан-Штекелис

Страна моя, тебя

Не воспевала я.

Не славила побед

И бед борьбы твоей:

У Иордана я

Сажала деревцо,

Тропинку нашла,

Бродя среди полей.

Мой дар убог и нищ —

Я знаю это, мать! —

Дар дочери твоей

Убог, и нищ, и тих:

Лишь радости заря,

Когда взойдет твой день,

Лишь затаенный плач

О бедствиях твоих.

Рахел Пер. Я. Хромченко

Да, кровь ее в крови моей

И песня в песне неустанной.

Рахел, пастушка стад Лавана,

Рахел, праматерь матерей.

И потому мне тесен дом.

За город — там пастушки пели,

Там трепетал платок Рахели

В пустыне, на ветру сухом.

Иду с котомкою своей,

Дорога знойная пылится,

В босых ногах моих хранится

Вся память тех далеких дней.

На чужбине Пер. Ф. Гурфинкель

Так я сижу… Тело поникло, дрожит рука.

Солнце на небе чужом стынет.

Слышу тихий приказ — по родине это тоска —

Встань и иди! Что тебе на чужбине!

Так поднимаюсь… Так это в тысячный раз со мной.

Так я иду. Усилье бесплодно.

Так по дорогам бреду в дождь и зной;

Так я люблю… Так: безысходно.

Превращение Пер. Я. Хромченко

Эта слабая плоть,

Это сердце печальное —

Это

Превратится в крупицы земли плодоносной.

И в зной,

Пробудившись, возжаждет

Веселой струи водяной,

И потянется ввысь,

И пробьется к весеннему свету.

Напитавшись дождем,

Я воспряну, я вырвусь на волю

Из могилы глубокой,

Сквозь комья земли полевой,